Реактивная струя от оружия отбросила меня вместе с двумя другими товарищами назад. Кроме обоженных бровей и поврежденных эго, никто не пострадал, и мы снова собрались с силами, развернувшись в редкую цепь, хотя атаковать теперь было нечего. Быстро собравшись, мы двинулись по вражеским следам, понимая, что в этом районе должен находиться крупный отряд врага.
Трое бойцов СВАПО шли налегке, с минимумом снаряжения, только оружие и разгрузки — явный признак того, что они патрулировали окрестности шаны. Дважды мы находили позиции, где их отряд разбивал лагерь, с неглубокими траншеями и хорошими маршрутами отхода. Местность усеивали многочисленные свежие следы, но к вечеру врагов мы больше не обнаружили и решили отойти от шаны на ночевку.
Но в ту ночь покой нам только снился.
К полуночи повстанцы заявили о своем присутствии, обстреляв позицию вдоль кромки шаны, где мы искали их ранее. Затем, постепенно, ввиду отсутствия ответа с нашей стороны, они перенесли свой огонь дальше в буш в направлении нашего укрытия.
Каждый, кто подвергался ночному минометному обстрелу, знает этот тошнотворный страх, который возникает из-за неопределенности, когда не знаешь, куда упадет следующая мина. Нет ничего более нервного, чем слышать звук 82-мм смертоносной штуковины, вылетающей из трубы в ночь на некотором расстояним, а затем ждать, когда она взорвется. В это мгновение в голове и у тебя, и у минометчика возникает один и тот же вопрос: найдет ли мина свою цель?
И все же я решил не открывать ответный огонь, поскольку наш 60-мм патрульный миномет не обладал такой дальностью стрельбы, как их 82-миллимитровки. Кроме того, у нас было ограниченное количество мин, и мне не хотелось выдавать нашу позицию. По опыту мы знали, что ветви деревьев над головой могут вызвать несколько воздушных подрывов, и нам оставалось только молиться, чтобы минометный огонь не приблизился к нам. Мы не окапывались, так как должны были двинуться в путь еще до рассвета (хотя, как только услышали, как из трубы вылетает первая минометная мина, все начали бешено зарываться в мягкий песок).
В конце концов, 82-мм мины своей цели не нашли, но это все равно было нервное потрясение. Я много раз вступал в бой с противником и подвергался гораздо более точному минометному и артиллерийскому обстрелу, а позже даже попадал под атаки самолетов, но неопределенность той ночи по-прежнему остается в моей памяти.
Еще до рассвета мы двинулись в путь и вскоре обнаружили оставленные позиции противника — шестьдесят хорошо подготовленных ячеек, расположенных в форме буквы «Г», с ямой под миномет на стыке позиций. Осматривая сюрприз, который приготовили для нас СВАПОвцы, нам оставалось только возблагодарить свои счастливые звезды за то, что мы не бросились туда вслепую. Отряд противника был готов к нашему появлению, и, если бы мы пошли по следам трех бойцов СВАПО накануне вечером, то угодили бы прямо в их засаду. В тот день мы прошли по следам десять километров на север, но были вынуждены отказаться от этой попытки, когда достигли своей разграничительной линии, поскольку следы вели в район ответственности 32-го батальона.
Когда я доложил об этом, в штабе нам приказали переместиться в безопасный район и обеспечить посадочную площадку для пополнения запасов. Мне это показалось странным, так как снабжение я не запрашивал, и нам не хотелось, чтобы наша позиция оказалась демаскированной, однако мы выдвинулись вперед и организовани охранение посадочной площадки. В 17:00 того же дня «Пума» из Эенханы доставила каждому из нас по горячей жареной курице, завернутой в фольгу, ледяную колу и пакет молока длительного хранения.
Это было 26-го декабря 1980 года, и такое пополнение стало прекрасным рождественским подарком. На своем крайней ночевке мы организовали пиршество, хорошо разместившись, с товарищами, прикрывающими друг друга. С последними лучами Солнца мы переместились в укрытие, и под ярким звездным небом я думал о своей семье, которая сейчас собралась вместе и вечером делила подарки и радовалась вести о Рождестве.
В ту ночь, несмотря на подавляемый страх и неуверенность в том, что принесет нам следующий день, я выработал персональный подход к жизни, личную философию, которая стала своеобразным мерилом на все то время, пока я выполнял тайные задания в странах, в которых скрывались вражеские силы. Мысленно я выходил из своего тела, смотрел вниз на себя, лежащего под звездами в чужой стране, и задавал себе один вопрос: «Где бы я предпочел быть в данный момент?» И если я честно отвечал сам себе: «Нигде. Я хочу быть именно здесь», — то моя душа наполнялась покоем, несмотря на все свои страхи и неуверенность, поскольку знал, что все было именно так, как и должно было быть. Я принял решение быть там, и был готов взять на себя всю ответственность за это.
Зачастую это было легче сказать, чем сделать, но такая философия руководила мной и оставалась верной до тех пор, пока я занимался специальными операциями. В последующие годы службы в спецназе я переживал периоды постоянного и экстремального стресса, и во время них заново испытывал все старые страхи — меня даже накрывали воспоминания о близких боестолкновениях во время службы в разведывательном отряде 31-м батальона. Но сущность такого подхода к жизни провела меня через многие сложные ситуации, не только во время специальных операций, но и на более позднем этапе моей жизни, когда я участвовал в экстремальных спортивных мероприятиях, и в конечном итоге, во время 200-километрового одиночного перехода по одной из самых бесплодных песчаных пустынь на земле — Руб-эль-Хали, или «Пустой квартал», в Саудовской Аравии.
В ту ночь я заснул с набитым животом и счастливыми воспоминаниями о своих близких, зная, что встречу вызовы нового дня обновленный телом и духом.
В 1981 году Западный фронт СВАПО предпринял ряд глубоких рейдов из своей базы, располагавшейся в окрестностях Каамы, через границу в Каоколенд, — бесплодную полупустыню, граничащую с пустыней Намиб. Разведывательному отряду 31-го батальона была поставлена задача провести ряд операций в Анголе по обе стороны реки Кунене. Цель заключалась в том, чтобы выявить передовые позиции СВАПО, которые могли бы служить перевалочными пунктами для групп, проникающих вглубь Юго-Западной Африки.
Операции эти, проводимые из Руаканы, во многом отличались от того опыта, который я получил до этого момента. Прежде всего, местность была покрыта деревьями мопане, а грунт был твердый, в отличие от плотного песка, который покрывал весь Овамболенд до восточных и центральных районов южной Анголы. Подлесок был относительно редким, что означало, что нам редко когда удавалось находить хорошее укрытие и поэтому мы никогда и нигде не задерживались. Еще одним отличием была пересеченная горная местность к западу от водопада Руакана. Это был целый мир, отличавшийся от поросшей густой растительностью саванны Овамболенда.
В отличие от тактического штаба, который мы организовали в Катима Мулило, в Руакане у нас была уютная маленькая комната с радиостанцией в бункере, которая служила нам пунктом управления. Вначале наша передислокация была временной, поскольку нам нужно было познакомиться с местностью и, что более важно, убедить руководство 20-го сектора в Ошакати в том, что мы подходим для этой работы. Поэтому все наши первые разведвыходы проходили на «безопасной» стороне реки Кунене, — в основном это были неглубокие вылазки, призванные определить, хватит ли у СВАПО смелости переправиться, чтобы создать передовые базы или проникнуть глубже в Юго-Западную Африку.
На тот момент стратегическая позиция САДФ была несколько ограничена, поскольку официальная позиция Претории заключалась в том, что в Анголе южноафриканских войск не было. Поэтому захват южноафриканского солдата по ту сторону границы стал бы для ангольцев крупным призом. В то же время Претория пыталась убедить скептически настроенный мир в справедливости наших действий и получить доказательства того, что МПЛА поддерживает СВАПО. Как всегда, военные действия определяла политика.