Пройдя четыре часа, я нашел ферму. Была отправлена машина, фермеры с близлежащих ферм быстро собрали спасательную группу и за считанные часы пригнали пикап к себе. Я был усталым, но счастливым, потому что знал, что это принесет мне некоторое уважение среди местных мальчишек.
На дворе стоял 1972 год, и мне было двенадцать лет.
Те годы жизни в Ариамсфлее дали все и даже больше, на что только мог надеяться юноша. Мы ходили на фермы на окраине города, купались у бетонных плотин и выслеживали мелкую дичь. В раннем возрасте я научился стрелять и почти каждый день ходил со своим дробовиком, охотясь на голубей или стреляя по мишеням. Жизнь была блаженством.
Во многих отношениях мое воспитание было строгим, но оно преподало мне ценные жизненные уроки. Однажды поздно вечером в дверь пастора постучал местный сержант полиции. Двое молодых людей из общины попали в аварию — лобовое столкновение на второстепенной дороге недалеко от города. Выяснилось, что один из них обгонял грузовик, не увидев встречную машину в столбе пыли. Когда мои родители на «Интернешнле» прибыли на место происшествия, оба парня умирали, застряв в своих машинах. Оставалось время лишь помолиться за них.
Сообщество было потрясено известием о том, что двое их многообещающих сыновей погибли. Одного молодого человека похоронили на ферме его родителей, а другого должны были похоронить на местном кладбище в нескольких километрах от города. Считал ли мой отец, что мы как семья должны выразить свое сочувствие, подготовив могилу, или он намеренно хотел преподать мне урок, я так и не смог понять, но выкопать могилу он обязал меня. Я не возражал, так как подсознательно, наверное, разделял папины чувства и, во всяком случае, любил физические нагрузки. Вооружив меня киркой, лопатой и бутылкой воды, он высадил меня, и, проинструктировав о том, где и какого размера должна быть могила, ушел.
Через час или два мои руки покрылись волдырями, а глубина ямы едва превысила два фута. Каменистая земля и палящее Солнце засушливой Юго-Западной Африки сделали свое дело. Папа принес еще воды и маминого домашнего имбирного пива. Увидев мои руки, он ушел за баллистолом, — ружейным маслом, которое использовалось как мазь практически для всего. Но баллистол превратил все в скользкое месиво, покрыв не только волдыри и фурункулы на руках, но и кирку, лопату и мое лицо, когда я пытался вытереть пот.
В ту ночь в моем теле болел каждый мускул, тело сгорело, став красным, как помидор, руки превратились в не пойми что. Я смертельно устал, но решил пройти все шесть футов вглубь на следующий день, однако из-за своих распухших и покрытых волдырями рук не смог потрогать утром даже ложку для завтрака, не говоря уже о лопате. Мама возражала против того, чтобы я копал дальше, угрожая папе всяческими наказаниями, если он посмеет снова отвести меня к могиле. Но как только она поняла, что я не собираюсь сдаваться, она замотала мне руки бинтами и надела на них пару перчаток. На могиле мне удалось покопать еще несколько часов. К тому дню я был уже на глубине четырех футов, но мои руки уже больше не могли ничего держать.
Но я просто обязан был закончить, так как похороны были назначены через два дня. Теперь я решил отмечать один крошечный участок за раз и проходить его на всю глубину, а затем переходить к следующему, неуклонно работая над тем, чтобы выкапывать остаток могилы по частям.
Этот опыт научил меня тому, что там, где у тебя есть четкая и достойная цель, ты должен приложить каждую унцию энергии, чтобы достичь ее, независимо от цены. Мой отец прибыл в тот же день с сезонным рабочим, который прокопал оставшиеся два фута менее чем за два часа. Но меня это не беспокоило — я знал, что если бы у меня было время, я бы справился. Мое израненное тело и покрытые волдырями руки были своего рода наградой — и молчаливой данью памяти двум погибшим парням.
*****
В 1973 году меня и мою сестру-близнеца отправили в школу-интернат в Апингтоне, чтобы мы получили среднее образование. Будучи единственным сыном священника среди фермерских мальчиков из Калахари, я оказался легкой мишенью для насмешек и вскоре получил прозвище Dominee (преподобный), иногда меня даже называли Dissipel (ученик) или Priester (священник). Но я также завел хороших друзей и довольно легко выжил.
Долгие выходные и праздники я проводил со своими родителями в Юго-Западной Африке. Когда в марте 1974 года мне исполнилось пятнадцать, я занялся своим любимым занятием — выслеживанием мелкой дичи в вельде, бродя по своим старым местам за пределами Ариамсфлея и часто охотясь с отцом во время охотничьего сезона. Я также начал путешествовать на большие расстояния с грубым рюкзаком по грунтовым дорогам, ведущим от ферм, часто ночуя в домах у друзей моих родителей.
В 1974 году в нашем обычно тихом городке произошли перемены. Начали проезжать большие колонны военной техники, часто останавливаясь для дозаправки или ночлега на большой площади рядом с BSB (Boere Saamwerk Beperk), — кооперативом, обслуживающим местных фермеров-скотоводов.
Десятки армейских грузовиков и броневиков стояли в длинных очередях вдоль площади, в то время как сотни солдат внезапно начинали ходить, играть в мяч рядом со своим лагерем или просто болтаться в округе и общаться с любопытными местными жителями.
Вскоре я узнал, что в Овамболенде, вдоль северной границы Юго-Западной Африки, идет война. С 1966 года повстанцы из Народной организации Юго-Западной Африки (СВАПО), стремясь к независимости Намибии, проникали из соседней Анголы в сельскохозяйственные районы, убивая мирных жителей на фермах и устанавливая мины на дорогах в северных приграничных районах.
В 1974 году Силы обороны Южной Африки (САДФ) приняли от полиции Южной Африки на себя ответственность за охрану 1680-километровой границы между Юго-Западной Африкой и ее северными соседями, Анголой и Замбией. Хотя я тогда этого не заметил, но в июне того же года 22-летний лейтенант Фред Зили стал первым южноафриканским солдатом, погибшим в Пограничной войне. Зили также оказался первым солдатом спецназа, погибшим на той войне.
Чего в 1974 году я также не знал, так это того, что на Анголу надвигается массовая — и в конечном итоге затянувшаяся — гражданская война. В апреле того же года, после так называемой «Революции гвоздик» в Лиссабоне, Португалия заявила о намерении отказаться от своего колониального господства над страной. За контроль над страной начали конкурировать три основных ангольских освободительных движения — ФНЛА Холдена Роберто, УНИТА Жонаса Савимби и марксистское МПЛА доктора Агоштиньо Нето. В ноябре 1974 года вспыхнули боевые действия, начавшись в столице Луанде и распространившись на остальную часть страны.
Вскоре Ангола была разделена между тремя группами. ФНЛА оккупировала север Анголы, а УНИТА — центр и юг, в то время как МПЛА в основном занимала побережье, крайний юго-восток и богатый нефтью анклав Кабинда, захватив его в ноябре. Переговоры между сторонами и колониальной державой привели к подписанию 15-го января 1975 года Алворского соглашения, в котором 11-го ноября 1975 года провозглашалось о предоставлении стране независимости, и создавалось переходное правительство. Соглашение положило конец войне за независимость, но ознаменовало эскалацию гражданской войны. Бои между тремя освободительными силами возобновились в Луанде едва ли через день после прихода к власти переходного правительства. Коалиция, созданная в рамках Алворского соглашения, вскоре распалась.
Я узнал об этих событиях только тогда, когда через Апингтон начали проезжать колонны белых португалоговорящих беженцев, их машины были до отказа набиты всем их мирским имуществом. Девятого июля 1975 года, МПЛА, при поддержке Советского Союза и Кубы Фиделя Кастро, установило контроль над Луандой. Многие белые португальцы, поддержавшие колониальный режим, почувствовали угрозу и в спешке бежали из страны, бросив бóльшую часть своего имущества. Я также не мог тогда знать, что через несколько лет буду участвовать в Пограничной войне, сражаясь плечом к плечу со многими бывшими ангольцами.