Именно в школьном классе я впервые узнал о РЕККЕ. Наверное, это было судьбоносное событие, что однажды рано утром в 1976 году я оказался в классе сельского хозяйства. Этот предмет не входил в число моих любимых, к тому же его преподавал мой самый нелюбимый учитель — тот, который жил в общежитии и имел на меня зуб. Я пошел взять книгу у одного из своих товарищей, который находился в классе, и наткнулся на группу мальчишек, которые внимательно слушали, как мой одноклассник Пит Пакстон рассказывал им о спецназе, элите вооруженных сил страны. Пит объяснял, как их отбирают, а затем обучают действовать на суше, с воздуха и на море. Я был потрясен, и часто думаю, не решил ли я именно в тот день подсознательно стать спецназовцем.
В середине 1970-х годов срок службы по призыву в Южной Африке был увеличен с одного до двух лет, что стало, в основном, следствием интенсификации Пограничной войны и последующей необходимости в увеличении численности войск в оперативном районе. На воинскую службу призывался каждый белый мужчина, и я не стал исключением.
Второго января 1978 года я попрощался с семьей и на станции Апингтон сел в воинский эшелон. Моим пунктом назначения был 4-й пехотный батальон южноафриканской армии, дислоцированный в городе Мидделбург. Начиналось новое приключение.
*****
В те дни ходила стандартная шутка о том, что парни из Апингтона идут в армию, чтобы хвастаться длинными волосами и ботинками. Начальная военная подготовка стала для меня полным культурным шоком. Я никогда не мог представить, что в моем взводе будет так много англоговорящих парней. Ругань и сквернословие были невыносимы, а похабные картинки и граффити за дверями туалетов — немыслимыми. Выпивка же для меня была совершенно чуждой.
Но, Боже, я был в военной форме! И я умел стрелять! В вельде я чувствовал себя как рыба в воде. Вскоре я уже не мог выносить неподчинения некоторых призывников и их недостаточной приверженности нашей армейской подготовке. Глубоко внутри меня начало расти стремление подняться над обычной недисциплинированностью, расхлябанностью, безразличием и некомпетентностью среднего призывника.
Перспектива стать офицером была заманчивой. Однажды в выходные дни, во время моей начальной подготовки в Мидделбурге, мне довелось в качестве дополнительных обязанностей убирать в части офицерскую столовую. Я был поражен: люди всего на год старше меня имели всю эту роскошь! Их обслуживали официанты и обращались с ними как с королями! В те годы кандидаты в младшие командиры отбирались на первом году строевой службы для прохождения соответствующих курсов в пехотном училище и становились в последующем капралами или лейтенантами, после чего, на втором году службы их направляли в пехотные подразделения в качестве командиров отделений и взводов.
В марте 1978 года меня, тогда еще застенчивого и немного растерянного девятнадцатилетнего парня, перевели в пехотное училище в городе Оудтсхурн. Учиться в училище было нелегко, но само обучение мне очень нравилось, особенно когда наш взвод жил на полевом выходе в вельде и инструкторы, казалось, немного смягчали свой подход. Хрустящие, ледяные утра зимой, когда на Свартберге25 лежал снег, пробуждали у каждого лучшие качества, и вскоре наш взвод превратился в единую сплоченную команду.
За тот год в Оудтсхурне я многое узнал о себе, особенно о своих сильных и слабых сторонах. Я понял, что, по сравнению с большинством молодых военнослужащих, окружавших меня, я начинал хорошо работать, когда оказывался в стрессовых условиях и мне становилось по-настоящему тяжело. Я научился держать язык за зубами и внутренне смеяться над тем, как инструкторы создают искусственный прессинг, чтобы проверить нас.
Ближе к концу года наступило время для страшного «Vasbyt-5», — марш-броска с последующей серией испытаний, проводившегося через горный массив Свартберг на протяжении пяти дней. Он был предназначен для проверки нашей выносливости и был довольно жестким. На второй вечер марша вся рота собралась вместе и организовала ночёвку в сосновом лесу, где нам показали новый вербовочный фильм о РЕККЕ под названием Durf en Daad.26 Меня зацепило. В тот вечер я поставил перед собой конечную и на этот раз уже осмысленную цель — попасть в спецназ.
Вечером третьего дня, когда мы поднимались на вершину высоко в горах, начался снегопад. Инструкторы заволновались, потому что у нас не было снаряжения для выживания при отрицательных температурах ночью, поэтому они собрали все взводы и перевезли нас на грузовиках в Ди-Хель, отдаленную и уединенную долину в горном массиве Свартберг.
На последний день марша все были изрядно вымотаны. Никто больше не хотел нести «Брен»27 и коротковолновую радиостанцию. На одном из привалов в тот последний вечер парень, тащивший пулемет, просто оставил его, даже не потрудившись кому-либо передать. Крепкий фермерский парень из моего отделения просто посмотрел на меня, поднял рацию, которую он нес, и произнес:
— Tough shit, Jakes, jy wil mos Recces toe gaan,28— и стал пробираться дальше.
Вдвоем мы по очереди несли «Брен» и радиостанцию всю ту ночь до конечного пункта назначения — фермерского дома в красивой долине глубоко в горах. Поздно вечером, когда мы шли в темноте вдоль деревьев, воздух вдруг наполнился запахом свежих цитрусовых. Когда я протянул руку вверх, мои пальцы коснулись апельсинов. Даже не снимая экипировки, мы сорвали несколько спелых фруктов, и съели их, вместе с кожурой и всем остальным, продолжая свой путь. Апельсины взбодрили нас, и последние несколько километров мы преодолели освеженными и в хорошем настроении. Несколько лет спустя, при совершенно иных обстоятельствах, я пережил похожий опыт во время чрезвычайно секретной операции малой разведывательной группы спецназа вблизи ангольского города Лубанго.
Когда в октябре 1978 года в Оудтсхурне различные армейские подразделения начали отбирать кандидатов на курсы младших командиров, я тщательно обдумал свои возможности. Мои товарищи прямо заявили мне, что пробиваться в ряды РЕККЕ — не вариант. Там служили настоящие машины для убийства — профессиональные солдаты, у которых было другое отношение к жизни. В то время я был худым, с прыщавым детским лицом и выглядел намного моложе своих лет. Я им не подхожу, говорили мне.
Прекрасная возможность, ставшая для меня самым большим прорывом в жизни, представилась, когда пехотное училище посетила вербовочная группа из 31-го батальона, бушменского подразделения, дислоцирующегося в Западном Каприви. В составе этого подразделения был очень успешный разведывательный отряд, который отвечал за ведение тактической разведки малыми разведывательными группами, тогда как обычные пехотные роты проводили в основном поисково-ударные операции.
Франни дю Тойт, свирепого вида лейтенант из группы «покупателей», решил все за меня, когда сообщил, что там я буду иметь все и сразу — и разведывательные действия вместе с бушменами, и жизнь прямо в буше Каприви. Последующие три года службы в 31-м батальоне стали лучшим временем в моей армейской карьере.
Хотя операции, возможно, носили только тактический характер и не проводились на том профессиональном уровне, на который я позже поднялся как офицер спецназа, тот период стал для меня во многом формирующим. Мне пришлось уклоняться от пуль, и я впервые увидел смерть. Я видел людей, не способных справиться со стрессом и нагрузками в бою, но я также встречал многих таких, кто смог. Я работал с рядом выдающихся солдат, которые произвели на меня неизгладимое впечатление. И, что самое главное, мне довелось участвовать в многочисленных боевых выходах, и, пусть методом проб и ошибок, выработать свою уникальную концепцию ведения разведывательных операций.
ЧАСТЬ 2