Командир группы предположил:
— Подстава!
Генерал повернулся к майору:
— Кого и кому?
— А черт его знает! Наверное, Джонсона Абделю!
Шаповалов кивнул:
— Логично, но слишком сложно! При желании, используя деньги и связи, Аль Яни мог уничтожить и Джонсона, и всех его людей в самих Штатах.
Вьюжин сказал:
— Мог бы! Но тихо, без шума. А террористам в первую очередь нужен шум вокруг их действий! Им нужна паника среди мирных людей, им нужен страх перед терроризмом. Страх, рождающий убеждение в бесполезности сопротивления терроризму и, как результат, подсознательную готовность подчиниться требованиям бандитов. В случае же с патрулем Дайро Абдель применяет нестандартную тактику. Мало того что, как это ни кощунственно звучит, впустую тратит ценный заряд, Аль Яни еще и не афиширует свою акцию, прекрасно понимая, что до штатовской общественности информация о ней не дойдет. В Вашингтоне быстро засекретят этот случай и заблокируют все каналы СМИ. Значит, Абдель задумал нечто такое, что мы пока просчитать не можем, но что обязательно должно вызвать в мире большой резонанс! В общем, здесь ломать голову бесполезно. Обстановка более-менее прояснится в самом Афгане, как только мы с янки выйдем на поиск оружия Абделя. Одно очевидно уже сейчас, по крайней мере для меня, Джонсона выставили против Аль Яни не случайно! Ему отведена какая-то роль в дьявольской игре Абделя. А тот мастер строить многоходовки.
Генерал встал за креслом рабочего стола командира группы:
— В этом, Игорь Дмитриевич, я с вами полностью согласен. Абдель хитер и коварен, как змея, но мы должны переиграть его.
Вьюжин пожал плечами:
— Должны! Посмотрим, как сработаемся с янки. У меня к ним отношение плохое. Суют свой нос везде, где только можно, получают по нему, а потом помощи просят. Втихаря. Мы им поможем, они нам в ответ очередное паскудство через своих марионеток. Лично я, будь на месте нашего руководства, послал бы их подальше. Заварили кашу в Афгане, сами ее и расхлебывайте. Мы же расхлебали, а они, американцы, духам помогали. Теперь же помощи против своих выкормышей просят!
Шаповалов ударил ладонью по столу:
— Эмоции, Игорь Дмитриевич, попрошу оставить при себе, равно как и отношение к американцам. Хотите вы того или нет, но вам предстоит работать вместе. От этого не уйти! На этом, считаю, совещание можно завершить. Вопросы по существу акции будут?
— Нет! Все ясно! — ответил майор.
Шаповалов произнес:
— Что ж, тогда возвращайтесь в часть и готовьте группу к вылету!
Вьюжин вышел, оставив в кабинете Клинкова генерала Шаповалова и командира отряда. На улице сел в «УАЗ» связи, завел двигатель и направил машину к расположению батальона.
Прибыв в часть, офицеры и прапорщики группы разместились в курилке перед казармой, где дислоцировался спецназ. Им предстояло дождаться командира. Закурили. Лебеденко взглянул на прапорщика Дубова:
— Дуб! Помнится, перед операцией «Дивизион» ты что-то о свадьбе с Натальей говорил? Или я ошибаюсь?
Прапорщик, желавший избежать подобного вопроса, так как он и ему не давал покоя, тем не менее был вынужден ответить, зная, что если Лебеденко пристанет, то просто так не отвяжется. Такова уж натура у старшего лейтенанта.
— Говорил, ну и что?
— Как это что? Когда гулять будем?
— Не волнуйся, Андрюша, наступит время, погуляем.
Мамаев одернул напарника:
— Чего к человеку пристал? Когда решит жениться, тогда и будет свадьба! Он сам об этом объявит. Ты лучше скажи, почему сам бобылем ходишь?
Лебеденко усмехнулся:
— А куда мне спешить? Жениться в двадцать три года? Извини, командир, но я не Дуб, в смысле прапорщик Дубов! Я лет так до тридцати погулять еще думаю!
Гончаров буркнул:
— Если доживешь до этих тридцати лет! С нашей-то работой!
Но испортить настроение Лебеденко было практически невозможно. Он охотно согласился с Гончаровым:
— Естественно, Саня, если доживу! И это, кстати, вторая причина, почему я не хочу связывать себя семейной жизнью. Так, если грохнут бандюки, спокойно закопаете меня на деревенском кладбище, и все дела. Выпьете, помянете! А коли женюсь до этого? Жена — вдова, ребенок, если родится, — сирота, вместо любви и счастья — горе! Нет уж! Пусть уж будет без горя и слез!
Бураков посмотрел на старшего лейтенанта:
— Дурак ты, Андрюша!
Чем чрезвычайно удивил Лебеденко.
— Я — дурак? Это еще почему?
— Базар глупый ведешь!
— Это я базар глупый веду? И чем же он глуп? Тем, что объяснил, почему не желаю жениться? А ты, капитан, в двадцать восемь лет сам почему семью не завел? И вообще у нас в группе только двое женатых, Вьюн да Мамай, ну еще Дуб в вечных женихах обретается. Остальные холостые. А дурак, получается, я один?
Бураков подтвердил:
— Точно! Ты один и есть!
Лебеденко оглядел офицеров группы:
— Нет, мужики, Бурлак, в натуре, оборзел. Чего он меня дурит?
Капитан ответил:
— Успокойся, Андрюша! Обидеть тебя не хотел. А рассуждения твои действительно, скажем по-другому, не совсем умны. Если думать о том, что тебя в любую минуту могут убить, на хрена вообще жить? Ведь погибнуть человек может не только на войне, на задании или еще где, выполняя работу повышенного риска. Но и переходя улицу, и в результате неизлечимой болезни, и от ножа грабителя в подъезде собственного дома. Так что, из-за того, что существует угроза безопасности, семьи не создавать? Всем повально? Страна вымрет к чертовой матери, если следовать твоей логике! Просто ты еще не встретил той, которой готов был бы посвятить жизнь. Но встретишь! Обязательно встретишь! Чаша сия тебя не минует!
Лебеденко изумленно воскликнул:
— И кто это говорит? Примерный семьянин, воспитывающий кучу детей?! Вместо того чтобы других учить, дай ответ на вопрос насчет собственной холостяцкой жизни.
Капитан кивнул:
— Отвечу, мне от вас скрывать нечего. Я бы сейчас не был холостяком, если бы не один случай. — Лицо Буракова посуровело, помрачнело, но он продолжил: — Дело в том, Андрюша, что в твои годы, когда я еще в десанте служил, я любил одну женщину. Любил так, что готов за нее был все отдать! И она, как говорила, любила. Встретились мы случайно, в Доме офицеров, вечер был, посвященный 23 февраля. Познакомились, и я сразу, с первого взгляда полюбил Машу, так ее звали.
Капитан на секунду прервался, прикурил сигарету, выдохнул дым:
— Первое время словно на крыльях летал. Счастлив был. А потом… потом узнал, что она встречается еще с одним майором из соседней части. А до этого чуть ли не со всем гарнизоном переспала. Не поверил. Слухи в городках, как эпидемия. А мы уже жили вместе, сняли квартиру и жили семьей, о будущем мечтали. Однажды поставили меня в наряд, дежурным по батальону. После отбоя помощник домой отпросился на часок, ребенок у него болел. Отпустил. А тот, вернувшись, говорит, что видел мою Машу возле одного из ДОСов — домов офицерского состава городка. Ночью, одна! И как раз возле дома, где жил майор-пехотинец. Не передать, как ревность меня резанула. Все внутри вскипело. Узнал номер квартиры майора через полкового дежурного и к нему на хату! Шел, а сам думал: обознался прапорщик. Не Маша то была. Но помощник не обознался…
Капитан сделал несколько глубоких затяжек. Было заметно, насколько тяжело даются ему воспоминания о первой любви. Он повторил:
— …Не обознался! Дверь в квартиру майора выбил и в спальню. А моя Маша под этим майором… от удовольствия стонет! Я за ствол, но удержался. После этого в каждой женщине вижу Машу. Не хочу больше испытывать то, что испытал тогда!