– Только без рук!
– Как знаешь.
Саша засопел, повернулся к ней спиной и уснул.
Проснувшись утром, он обнаружил, что Олеся повернулась во сне к нему лицом, обхватила рукой, да еще и ногу ему на ногу положила. Ночная рубашонка задралась, обнажив прелестные ноги и попку.
Видно, Саша неосторожно повернулся, и девушка проснулась, смущенно поправила ночнушку.
– Я же говорила – без рук! – попыталась рассердиться Олеся.
– Так это же не я тебя обнимал – ты сама…
Девушка покраснела слегка:
– Отвернись!
Она встала с постели, вышла из комнаты, и вскоре Саша уже услышал звон подойника.
– Коровку подоит сейчас, молочко парное пить будем! – обрадовался Саша.
Только они уселись завтракать, как в окно постучали.
– Это дед Трофим – наш, деревенский! – поспешила успокоить Александра Олеся.
Она вышла на крыльцо, и, поскольку окно было открыто, Саша ясно услышал их разговор.
– Здравствуй, Олеся.
– И вам доброго здоровья, деда.
– Не мое, конечно, дело, Олеся, только ты бы побереглась, дочка. Прошлой ночью аэродром немецкий, что под Дубовкой, наши разгромили, должно – окруженцы. Так немцы злые сейчас, по деревням рыщут, всех молодых парней с собой увозят. Люди говорят – в Пинск. Сегодня в Борках были. А тут еще полицай из этих Борков, Васька Пасюк, будь он неладен, пропал.
– Деда, я-то здесь при чем?
– Ты уж прости, дочка, меня, старого, только жилец-то твой – уж не знаю, кем он тебе приходится, мужик молодой и, похоже, из военных. Ушел бы он от греха подальше. У нас в деревне мужиков-то, окромя него, и нет, одни бабы с детишками да старики остались.
– Хорошо, деда, спасибо вам, что предупредили. Родственник это наш дальний. Только о нем немцам – ни слова.
– Понимаю, дело молодое, а все же поберегись.
Олеся вошла в избу бледная, видимо, спокойствие во время разговора далось ей нелегко.
– Я слышал разговор, Олеся, – опередил ее Александр, поднимаясь из-за стола. – Сейчас доем и уйду.
– Куда же ты пойдешь?
– А к фронту и пойду. Нагрянут немцы – из-за меня вся деревня пострадать может. Тем более что у меня ранение свежее. Немцы не дураки, быстро сообразят, что к чему.
– Так аэродром – твоих рук дело?
– Моих, – не стал больше скрывать Саша. Все равно уходить, так чего дальше темнить.
– И эшелон на станции ты сжег?
– Было дело.
– Вот я дура!
– Это ты о чем?
– Думала о тебе плохо. Да ты сядь, доешь. А я пока узелок тебе соберу.
Саша допил молоко, доел хлеб. Олеся же металась по дому, собирая узелок, яичек вареных, несколько картофелин, половину каравая ржаного хлеба, огурцов и немного соли в спичечном коробке.
Александр успел сбегать в сарай и надеть высохшие штаны и рубашку.
– Ну, Олеся, давай прощаться. Девушка ты хорошая, береги себя. Даст бог, свидимся еще.
Олеся обняла Сашу, всплакнула. Ну да слезы девичьи – что роса под лучами летнего солнца, высыхают быстро.
– Ты ведь с немцами боролся – один! А я вместо помощи…
– Ну-ну, – погладил ее по плечу Саша, – успокойся. С кем не бывает!
Он повернулся, взял узелок со стола и вышел. Уходил задами, через огороды, чтобы меньше любопытных глаз его видело.
Глава 3. Политрук
Александр уходил на восток, по направлению к Черному и Белому озерам. Правда, с Мыколой и Михасем нехорошо получилось. Сегодня они встретиться должны, а его не будет. Но и немцев дожидаться тоже не стоит. Когда еще рана подживет?
Он шел себе и шел, помахивая узелком. По крайней мере, о пропитании на сегодняшний день беспокоиться не стоит. Какое же сегодня число? Александр начал считать. Выходило – пятое, а, кажется, он здесь так давно, столько событий произошло! И каких событий – не соскучишься! Но главное – сам пока жив и немцам урон нанес немалый, внес свою лепту в победу над врагом.
Теперь вопрос в другом – куда идти и что делать? Нынче он изгой: ни родни, ни дома, ни документов. Одним словом, выражаясь милицейским языком, бомж.
Во-первых, узнать бы – где линия фронта и как далеко придется пробираться? Общественного транспорта, вроде автобусов или электричек, нет, потому на своих двоих придется топать. Настолько, насколько он помнил из истории, немцы должны быть у Березины, но где эта река, Саша не помнил точно. Вроде бы наши предки французов при этой реке били сильно, но сколько до нее добираться – сто, двести, триста километров?
Немцы наступают, фронт нестабилен, и сплошной линии, как это бывает при позиционной вой-не, то есть траншей, блиндажей, дзотов и прочих сооружений, нет. Просочиться вполне можно. Он бы прошел через линию фронта в любом случае – их этому учили.
Ночью траншеи и окопы охраняют часовые, и между ними можно проползти. Пожалуй, наихудшее – только мины. Из-за них сильно падает скорость передвижения, так как приходится присматриваться к каждой подозрительной кочке или лунке.