Ежась от пронизывающего до костей ветра пополам с дождем, кавказец терпеливо ждал. Зонта у него не было, головного убора тоже; в густой шевелюре поблескивали капельки дождевой воды, ветер трепал поставленный торчком воротник куртки, которую у производителей хватило наглости назвать непромокаемой. Мимо, одарив его подозрительными взглядами, продефилировал милицейский патруль. Аман сдержал горькую улыбку: надо же, все-таки не подошли! Хотя этот самый патруль проверил у него документы буквально пять минут назад, у Муразова было предчувствие, что, если он проторчит здесь еще немного, менты не поленятся сделать это еще раз. И что с того, что регистрация у него в полном порядке? Придраться можно к чему угодно, и опять придется платить, чтобы не торчать в «обезьяннике» до следующего утра…
Он посмотрел на часы. Было без минуты два. Сделав последнюю затяжку, Аман бросил окурок в урну, подошел к краю проезжей части и, выждав еще немного, поднял правую руку, голосуя несущимся мимо автомобилям.
Один из них, вазовская «пятерка» иссиня-зеленого цвета, который почему-то называется «муреной», замигал оранжевым огоньком указателя поворота и, покинув свой ряд, затормозил перед Аманом. Муразов открыл переднюю дверь и, пригнувшись, нырнул в пахнущее табачным дымом и ванильным освежителем воздуха тепло грязноватого, прокуренного насквозь салона.
Водитель, тридцатилетний мужчина со спортивной фигурой и острым, как лезвие топора, хищным лицом, передвинул рычаг коробки передач, перебросил тумблер указателя поворота и, привычно косясь в боковое зеркало, дал газ. Пассажир не сказал, куда ехать, и водитель не стал его об этом спрашивать. Вместо этого он, глядя на дорогу, коротко, отрывисто спросил:
– Принес?
Аман Муразов тяжело вздохнул и, раздернув на груди «молнию» куртки, полез за пазуху.
– Вздыхать будешь дома, у себя в горах, – сказал ему водитель. – А московский воздух надо расходовать экономно, его из-за вас и так почти не осталось.
Он переключил скорость. Коробка передач ответила на это действие протестующим скрежетом шестеренок.
– Чертово корыто, – высказался по этому поводу водитель. – И когда у нас научатся нормальные машины делать?
Капитан ФСБ Куницын ездил на службу на трехлетней «тойоте», после которой взятая в ведомственном гараже по оперативной необходимости «пятерка» по ощущению и впрямь напоминала комбинацию ржавого корыта, кухонной табуретки и моторчика от старого рижского мопеда. Она неохотно, через силу разгонялась, еще неохотнее тормозила и скверно слушалась руля Что она умела по-настоящему хорошо, так это ржаветь и глохнуть на каждом светофоре, и, управляя ею, Куницын мысленно проклинал своего шефа, полковника Томилина, который развел такую секретность, словно они готовились накрыть не горстку кавказцев, а шпионскую сеть ЦРУ или штаб-квартиру Аль-Каиды.
Покопавшись в недрах своей покрытой влажными пятнами куртки, Муразов извлек из-за пазухи несколько сложенных вдвое листов писчей бумаги и протянул их капитану.
– Покажи, – потребовал тот.
Издав очередной вздох, кавказец развернул листы и начал по одному демонстрировать их Куницыну, который искоса на них поглядывал. Листов было всего пять, и на каждом красовалась неумело нарисованная от руки схема каких-то помещений – судя по некоторым признакам, жилых. Чертежи были подписаны: «1-й этажь», «2-й этажь», «3-й этажь»; еще здесь были «подвал» и «гаражь».
– Грамотей, – сказал Куницын. – А чердак где?
– Нет чердака, – собирая листы в стопку и складывая по старым сгибам, угрюмо ответил Муразов. – Там эта… как сказать…
– Мансарда, что ли? А она тогда где?
Вместо ответа кавказец снова развернул и продемонстрировал ему лист с надписью: «3-й этажь».
– Так бы и написал: мансарда, – недовольно проворчал Куницын и повторил: – Грамотей. Фотографии где?