– А что это за тип у вас в обезьяннике? – как бы между прочим спросил он у сержанта, который почтительно крался рядом, указывая дорогу через мрачный, полутемный лабиринт пропахших казенной безнадегой узких коридоров с выкрашенными масляной краской стенами и угрожающе нависшими над головой низкими потолками.
– Полчаса как доставили, товарищ полковник, – браво отрапортовал сержант. – Документов нет, говорить не хочет. Устроил мордобой в офисе управляющей компании.
– Какой компании?
– Ну, одна из этих, знаете, частных, которые по коммунальному хозяйству…
Сержант замолчал. По тому, как красноречиво он подвесил в воздухе конец фразы, чувствовалось, что от комментариев он воздерживается исключительно из уважения к гостю с самой Петровки и что, будь его воля, он с удовольствием заставил бы сидящего в клетке дебошира и тех, кто пострадал от его противоправных действий, поменяться местами.
– Сильно начудил? – все тем же нейтральным тоном осведомился Басалыгин.
– Если потерпевшего послушать, так там убытков на миллион долларов, – уже с откровенной неприязнью сообщил сержант. – Нет, пару столов, конечно, ему придется оплатить. Компьютер там, пятое-десятое… Охрану немножко помял, но, как я понял, без тяжких телесных… Интересно, что это за охрана такая, если он их, четверых здоровенных жлобов, в одиночку уделал? Да и в кабинете, ребята говорили, все правление сидело, а они тоже мужики крепкие. Так и им, говорят, на орехи досталось. Я так думаю: или уж очень крепко допекли, или парень – настоящий спец.
– Спец, – неопределенно хмыкнул полковник.
От этого слова веяло гарью сожженных аулов, запахами горных трав и тротилового дыма, в нем слышалось журчание скачущего с камня на камень ледяного ручья, заунывная песня ветра в древних развалинах и короткий щелчок нашедшей цель снайперской пули. «Да, – подумал полковник, – Спец. Что характерно, с большой буквы… Удивительно, что они так легко отделались. И удивительно, что он вообще полез в драку из-за какой-то там квартплаты или протекающей трубы. Неужели так сильно сдал? А по виду вроде не скажешь…»
– Прямо по коридору, товарищ полковник, – прервал его размышления сержант, – последняя дверь налево. Кстати, там и потерпевший – заявление пишет, качает права… Разрешите идти?
– Идите. И с задержанным там… без излишеств, ладно?
Павлу Макаровичу хотелось добавить: «А то голову оторвет», – но он сдержался. «Не влезай – убьёд», – с невольной улыбкой вспомнил он. Это была одна из любимых, понятных только узкому кругу посвященных шуточек тех ребят из разведбатальона ВДВ, которые отбили тогда еще подполковника Басалыгина у захвативших его в плен боевиков. Они появились на сцене как раз в тот момент, когда подполковнику собирались отрезать голову перед объективом видеокамеры, и сказать, что он был рад их видеть, значило бы вообще ничего не сказать.
Времена, увы, переменились, но долг оставался долгом, и Басалыгин намеревался вернуть его любой ценой. Тем более что цена в данном случае не выглядела непомерной: узнав, что речь идет всего-навсего о легких побоях и сломанной мебели, полковник вздохнул с облегчением, поскольку в глубине души побаивался, что Спец и в самом деле оторвал кому-нибудь голову, – ему, успевшему послужить и в ВДВ, и даже в спецназе ГРУ, это было раз плюнуть, особенно под горячую руку.
В просторном кабинете, осененном державным триколором и портретом действующего президента, навстречу ему поднялся из-за стола, сияя радушной улыбкой, невысокий, крепко сбитый мужчина с тронутыми сединой усами, в кителе с подполковничьими звездами на погонах. Фамилия его была Мацуев (Павел Макарович прочел это на привинченной к двери табличке), и потому улыбка хозяина кабинета не вызвала у гостя ожидаемой реакции: зная, что неправ, и ни с кем не делясь своим персональным мнением по этому щекотливому вопросу, Басалыгин инстинктивно недолюбливал милиционеров кавказского происхождения – все понимал, но все равно недолюбливал. А может быть, как раз потому и недолюбливал, что все про них понимал. Про русских милиционеров он все понял еще раньше, но уже тогда менять профессию было безнадежно поздно.