Парамонов, в свою очередь, всегда отличался практичным складом ума. Твердо зная, что скупой платит дважды, он предпочел раскошелиться по максимуму и не прогадал: сразу же после заключения сделки все улики против него волшебным образом испарились, свидетели начали один за другим отказываться от своих показаний и таинственно исчезать из поля зрения следствия. Дело развалилось, не пройдя и полпути до суда, и Виктор Тарасович вышел сухим из воды, хотя и с камнем в лице Молоканова на шее. Он не сетовал на эту обузу: за все на свете приходится платить, да и камень может пригодиться в любой момент – его можно положить под ноги, чтобы перебраться через лужу, или ахнуть им кого-нибудь по затылку. В любом случае, когда делаешь бизнес, свой человек в милиции – как выражаются уголовники, штемп, – не помешает.
Компания испитых мужчин за соседним столиком бурно обсуждала результаты последнего футбольного матча. Виктор Тарасович футболом не увлекался и болельщиков, честно говоря, не понимал. Сколько можно надеяться на чудо, болея за команду, которая умеет только проигрывать, а играть не умеет и учиться не хочет? Это что, какая-то форма мазохизма? Ну, хорошо, допустим, на внутренних чемпионатах кто-то все-таки выигрывает. А что в этом толку, если ты точно знаешь, что лучшие игроки твоей страны в подметки не годятся не то что бразильцам, но даже немцам и французам, а составленная из них сборная не то что выиграть чемпионат мира – даже попасть на него не может?
Официантка в несвежем переднике принесла и поставила перед ним пластиковую тарелку с шашлыком и завернутый в бумажную салфетку столовый прибор – вилку и нож все из того же пластика. Мясо, к счастью, было не пластиковое и очень неплохо пахло. Потушив в пепельнице сигарету, Парамонов осторожно, чтобы не сломать, вонзил в него тупые зубья вилки, глотнул пива и обмакнул мясо в кетчуп, лужица которого расплылась по донышку тарелки. Экспериментировать, пытаясь разрезать свинину так называемым ножом, он не стал: пришел в дешевую тошниловку – веди себя соответственно, а корчить принца крови бесполезно – все равно ничего не получится.
Шашлык, к его некоторому удивлению, оказался недурен. Кривясь от боли в разбитом лице, Парамонов стал жевать, наблюдая за тем, как с запада надвигается гроза. Туча заняла собой уже добрую четверть неба, вспышки молний стали ярче, а гром больше не напоминал глухое урчание в животе у кого-то из алкашей за соседним столиком. Порывы ветра усиливались, заставляя женщин на улице испуганно хвататься за норовящие задраться юбки, а высаженные на газоне деревья – раскачиваться и кланяться, шелестя молодой нежно-зеленой листвой. Над улицей, как воздушный змей невиданной, нелепой конструкции, реял подхваченный ветром полиэтиленовый пакет – то взмывал под облака, то пикировал, как атакующий фронтовой штурмовик, то принимался танцевать в воздухе над головами прохожих медлительный, ныряющий менуэт. Парамонов невольно засмотрелся на этот танец, не подозревая, что среди множества глаз, которые наблюдают за ним в данный момент, есть один, вооруженный мощным оптическим прицелом.
Зулус спохватился, осознав, что попусту тратит время, и снова отыскал стеклянным глазом окуляра сидящего за столиком открытой уличной забегаловки Парамонова. Пакет отвлек его, потому что был точь-в-точь такой, какими он пользовался, когда прятал свои трофеи. Он был как знак свыше, его вид наводил на мысли о том, что справедливость скоро восторжествует в очередной раз, и это было хорошо.
Зулус знал, что безуспешно пытающиеся напасть на его след ищейки между собой называют его маньяком. Они были неправы: пропасть между серийным убийцей и маньяком гораздо шире, чем думает обыватель, зачастую уверенный, что это одно и то же. Он вовсе не был сумасшедшим, приносящим кровавые жертвы своему безумию; он просто выполнял свою работу, и то, что его до сих пор не нашли, означало, что он неплохо с ней справляется.
Через прицел снайперской винтовки Драгунова жертва была видна как на ладони. Парамонов жевал, не забывая то и дело прикладываться к бокалу с пивом. Половина лица у него распухла и почернела, на переносице поблескивали солнцезащитные очки – видимо, кто-то уже пытался если не восстановить регулярно попираемую этим подонком справедливость, то хотя бы отомстить, стравить пар, дав выход душащей его бессильной злобе. Зулус находил такой способ сведения счетов нелепым, годным разве что для слабаков. Ему не раз приходилось пускать в ход кулаки, но делалось это всегда ради достижения определенной цели, не имеющей ничего общего с местью: запугать, подчинить своей воле, предупредить о возможных последствиях. Побои – не цель, а средство, в них нет завершенности, заключенной в старой поговорке, согласно которой горбатого может исправить только могила.