– Эй, мужики! – окликнул он присутствующих тем нарочито доброжелательным, молодцеватым тоном, каким в армии, да и на гражданке тоже, разговаривают с теми, кого собираются через минуту поставить навытяжку. – Вы чего тут затеяли, а? Может, подсо…
У кого-то из участников увеселения, как выяснилось, имелась неприятная привычка прерывать собеседников на полуслове. В воздухе мелькнул какой-то светлый продолговатый предмет. Не ожидавший такой стремительной и неадекватной реакции на свое появление с миссией мира Якушев успел лишь закрыться рукой. Удар пришелся по локтю; он был не очень сильный, но предмет, которым его нанесли, оказался бейсбольной битой. Рука онемела, Якушев осатанел, и бита в два счета рассталась со своим владельцем, который со сдавленным воплем изумления и боли спиной вперед скрылся во мраке. Оттуда послышался новый вопль, сопровождаемый гнилым деревянным треском, и Юрий понял, что дворовые доминошники остались без своего любимого стола.
Последовавшая вслед за этим вступительным аккордом контратака противника оказалась вялой и непродолжительной. Якушев успел нанести всего пару ударов, и поле боя очистилось: нападавшие явно не имели к нему существенных претензий и, сделав дело, ради которого сюда явились, почли за благо удалиться. На земле осталось неподвижное тело их жертвы, с которым соседствовала не перестающая истерично рыдать женщина. Перепрыгнув через эту скульптурную группу, Юрий пустился в погоню, которая наверняка увенчалась бы успехом, не окажись у противника под рукой стоящего с работающим на холостом ходу двигателем джипа. Внедорожник стартовал, как гоночный болид. Осознав тщету своих усилий, Якушев метнул вдогонку подобранную с земли биту. Послышался характерный хлопок лопнувшего автомобильного стекла, и джип с зияющей черной дырой на месте заднего окна свернул за угол, оставляя на асфальте россыпь мелких, похожих на ледяные кристаллы стеклянных призм. За мгновение до этого Юрий успел посмотреть на номер машины и убедился, что его нет.
Плюнув с досады, он развернулся на сто восемьдесят градусов и без особой охоты побрел восвояси – разбираться, во что, собственно, встрял.
Глава 2
Майор Молоканов курил, держа сигарету по-солдатски, огоньком в ладонь, и хмуро поглядывая на дом. Дом был одноэтажный, с мансардой и кокетливым пузатым балкончиком, огражденным узорчатой кованой решеткой. Стены были гладко оштукатуренные, кремовой расцветки, а углы и фундамент украшала плитка, имитирующая грубо отесанный камень – гранит или, может, базальт, несведущему в геологии майору это было безразлично.
За спиной у него калился на уже набравшем силу полуденном майском солнышке служебный автомобиль, а поодаль сдержанно шумела оттесненная оцеплением немногочисленная толпа зевак. Тело уже увезли, но того, что осталось на кремовой стене под открытым настежь окном первого этажа, было вполне достаточно, чтобы довести человека со слабыми нервами до настоящей истерики.
В общем-то, ничего особенного, шокирующего и сверхъестественного там, на стене, не наблюдалось. Наблюдалась там всего-навсего подсохшая кровь – правда, в таком количестве, как будто здесь снимали сцену из малобюджетного фильма ужасов, режиссер которого, ярко выраженный халтурщик, не имея желания искать новые художественные ходы, решил давить на психику зрителя обилием кровищи.
Густо заросшая голубыми и фиолетовыми ирисами клумба под окном была варварски истоптана участниками осмотра места происшествия. Следы майора Молоканова там тоже были, хотя он (как, впрочем, и все остальные) и не надеялся обнаружить искомый предмет среди цветочков. С первого взгляда становилось ясно, что здесь побывал Зулус, а этот подонок был не из тех, кто изменяет своим привычкам.
– Кинолог вернулся, – сообщил, подойдя откуда-то сзади, капитан Арсеньев.
Задумавшийся Молоканов слегка вздрогнул от неожиданности.
– Отпускай, – распорядился он, даже не поинтересовавшись, удалось ли служебной собаке отыскать хоть что-нибудь стоящее. – И больше так не подкрадывайся. А то я к тебе тоже подкрадусь.
Тон у него, как обычно при разговоре с людьми, не являющимися старшими по званию и должности, был кислый, равнодушно-неприязненный, словно он с огромным трудом снисходил до абсолютно ненужного и неинтересного ему общения. Уголки вялого рта были недовольно опущены, тусклые, утонувшие в припухлых веках поросячьи глазки, по обыкновению, смотрели куда угодно, только не на собеседника. При этом от их внимания мало что ускользало; бегающий взгляд майора ничего не означал, как и его тон и выражение лица. Молоканов всегда выглядел и вел себя так, словно минуту назад узнал об окружающих что-то потрясающе гадкое и еще не решил, продолжать ему после этого с ними общаться или сразу расплеваться со всеми и уйти в монастырь. Внешний облик и манера поведения майора были данностью, наподобие климата, и к нему, как к климату, надо было просто приспособиться – не выходить в проливной дождь без зонта, не торчать на солнцепеке в сорокаградусную жару и не разгуливать голышом по морозу. Человек, умеющий адаптироваться к условиям окружающей среды, может чувствовать себя достаточно комфортно даже в Антарктиде; курортом это место, конечно, не назовешь, зато там, как и под началом майора Молоканова, можно неплохо заработать. А ради хорошего заработка не грех и потерпеть, тем более что речь идет всего лишь о мелких неудобствах: в Антарктиде холодно, а Гена Молоканов – обыкновенный трамвайный хам.