И, обращаясь к человеку в сером балахоне, по-прежнему сидевшему в углу и наблюдающему за происходящим:
— Шаманская ломка. Ты же тоже это проходил.
Сзади, слева и справа от Петра появились два пламени: желто-красное и черно-белое. Через мгновение они бросаются друг к другу, смешиваются, превращаясь в пылающее всей цветовой палитрой изображение рыбы.
Петр постепенно приходит в себя. Смотрит на свои руки, пытается встать со стула.
— Что это было? — спросил он слабым голосом.
— Ты что-нибудь слышал о шаманской болезни? — вместо ответа задал вопрос человек в коричневом капюшоне.
— Нет, я ученый.
— Так вот, дорогой ученый, сейчас твое тело находится в коме, а твой дух проходит инициацию. Тебе же поставили там на земле твои ученые диагноз «депрессия». А в детстве маму пугали тем, что когда ты вырастешь, есть высокий шанс проявление биполярного расстройства. Так? Ты об этом никому не рассказывал, стыдился. Так вот, никакое это не биполярное расстройство и уж тем более никакая не депрессия. Это шаманский дар, передающийся по наследству. А сейчас полным ходом идет шаманская ломка.
С детства Петр замечал за собой разные странности, которые казались ему, когда он вырос, признаками какого-то психического расстройства. Анализируя свое состояние, он заметил три стадии его жизненной линейки. Он назвал их «безудержный треш», «жизнь-говно» и «все-равно-никак». Это было похоже на три стадии биполярки: мания, депрессия и какая-никакая ремиссия. Состояние «все-равно-никак» превалировало, оно могло длиться неделями, иногда месяцами. Какой-то периодичности в смене этих трех составляющих его бытия он не наблюдал, хотя все время пытался поймать закономерность. Он даже на биофак пошел и стал изучать генетику, чтобы понять это уравнение своей жизни. Иногда казалось, что он вот-вот и найдет ответ, но какая-нибудь последняя цифра выходила из красивой системы уродливой несостыковкой. И теория рушилась.
«Все-равно-никак» было похоже на состояние куколки. Тебя ничего не волнует. Ты сидишь в своем коконе в виде желе и просто живешь. Даже перемен никаких не ждешь, ты просто кисель, природный физиологический кисель. И не важно, что у тебя есть руки-ноги, знакомые, работа. Ты кисель. И тебя ничто и никто не волнует. Он встречался с девушками, занимался с ними любовью, ел, спал, работал, ездил в автобусе, звонил маме. Но внутри происходило загустение природного субстрата. Иногда он шевелил брюшком, дышал, испарял пустые, никому не нужные слова и мысли. В такие моменты он получал необходимую для внутренних изменений энергию от мира. Это «все-равно-никак» было монотонно-длинным трамплином от «жизнь говно» к этапу «невероятный трэш».
Когда наступал «невероятный трэш», он придумывал что-то интересное, делал открытия, плохо ел, мало спал и даже забывал помыться. Бедные люди в автобусе, стоящие рядом! Но в последнее время период трэша становился все короче. Когда Страна объявила свою спецоперацию в Соседней Стране, настал период «жизнь говно», который никак не заканчивался. Тело тоскливо ломило, как будто его всего изнутри побили. Били долго, нещадно и заковыристо изощренно, так, чтобы ни одного живого места не осталось. В голове гудело, движения становились уныло заторможенными.
Заметно ли было это внешне, Петр не знал и в последнее время стал догадываться, что люди его «жизнь-говно», а, по мнению психиатра, депрессию, воспринимали неправильно. Его все время спрашивали: «А что ты такой унылый»? Действительно, «а что случилось?». Фраза, которая приобрела после начала спецоперации особый смысл и стала мемом. Продавщицы в магазине быстро пробивали товар, в два раза быстрее обычного, отсчитывали сдачу и даже как будто забывали на прощание дежурно улыбнуться. Его это злило. После злости накатывала тоска, накатывала волнами, будто искала берег, но не находила его, разбиваясь о бесполезность происходящего. Петр постоянно задавал себе вопросы о том, зачем все это, для чего мы живем, что будет с нами, ведь мы все равно все умрем, а там ничего нет.
Он, в отличие от своего окружения, не боялся атомной войны. Что-то еле уловимое, с ячменное зернышко в центре его тела, всегда знало, что эти вопросы он задавал себе тысячу раз и тысячу раз получал ответы, всегда разные, не удовлетворяющие его в тех жизнях, в которых эти вопросы приходили.
В самые острые моменты тоски, особенно если приходилось общаться с большим количеством людей, его выворачивало наизнанку, тошнило. И если он не успевал добежать до унитаза, тошнило прямо туда, где застало. Поэтому он всегда носил с собой сменную футболку — неизвестно когда и где накроет.
Секса вообще не хотелось, как будто он существовал на отдельной планете, планете, где люди были другие, с восемью руками и огромного роста. Пока не появилась Офелия, ее он хотел всегда и везде. Но до встречи с ней, в период, когда его особо накрывало, сексом он почти не занимался, спал мало, забываясь уже под утро, истерзанный сбивчивыми, солеными мыслями.
Самое отвратительное, что никому об этом нельзя было рассказать. Не то, чтобы его состояние было уникальным, просто тот флер говна, окутывающий его с ног до головы, окукливающий без спроса и непонятно когда собиравшийся закончиться, передать словами невозможно. Да и стыдно было вывалить свое душевное уродство перед другими.
— Все это с тобой происходило, так как ты потомственный шаман, который должен принять свой дар, — как-то даже обыденно сказал человек в коричневом капюшоне, посматривая на того, кто сидел в углу. — Твой дед был шаманом и отец тоже — это гены. Тебе никто этого не рассказал, но шаманской болезни все равно, знаешь ты о своем даре или нет, она в любом случае тебя настигнет. Поэтому ты здесь.
— Я сам создал всю эту картинку и тебя тоже. И все это — игры разума, — закричал Петр, пытаясь встать со стула.
Но когда он встал и попытался сделать шаг вперед, то не смог идти дальше: пол превратился в желеобразную конструкцию, в которую человек как будто врос, и которая, нарушая все законы физики вытягивалась вслед за попыткой поднять ногу.
— Боюсь, ты не сможешь уйти раньше, чем мы закончим этот разговор, — прокомментировал человек в коричневом капюшоне.
Петр негодовал:
— Да кто ты вообще такой?
Человек в коричневом капюшоне невозмутимо:
— Сядешь?
Петра с силой бросило в кресло. А человек в коричневом капюшоне продолжал:
— Я тот, кого вы во многих культурах называете ангелом-хранителем, служитель Жизни, курирую людей. Ты спросишь, почему я предстал тебе в виде человека? Чтобы тебе легче было воспринимать все, что здесь происходит, и твой мозг не тратил лишние калории на восприятие новой информации.
— Если ты мой ангел хранитель, почему я раньше тебя не видел? — не унимался Петр. — Ты же должен был меня охранять, направлять и все такое.
— Глазами не видел, но ощущал. Ты же знаешь, глаза врут, а кожа нет. А? Помнишь, как ты однажды в детстве до вечера играл с другими детьми, потом все ушли, а ты остался один и плакал, так как не помнил, как дойти домой?
— Да. Но потом ко мне подошла кошка, черная с белым воротничком, я гладил ее. Она начала убегать, я побежал за ней, и она вывела меня к дому, — эти воспоминания заставили Петра улыбнуться.
Черная кошка с белым воротничком внезапно появляется на коленях Петра. Он инстинктивно отпихивает ее на пол. Недовольно мяукнув, кошка убегает.
— Это был ты? Ты умеешь превращаться в котов? Тупой вопрос, да?
— Нет. Мне нет надобности превращаться в котов, но я могу создать виртуального кота. От настоящего не отличить. C тобой всегда было много мороки, и, надо сказать, не только в этой жизни.
— Почему сейчас? Почему я попал сюда?
— Ээээ, ну, чувак, ты же вколол себе большую дозу средства, которое вызывает околосмертное состояние. Все закономерно. Понятно, что я подтолкнул тебя к этому, создав усиленный эмоциональный фон, но в целом уже пора было что-то делать с твоим шаманским даром.
— А Офелия как-то с этим связана?
— Ну, конечно, а ты как думал? Ты вообще слушаешь меня? Я ж тебе уже сказал, сейчас ты попал в точку сборки своих жизней. Когда вы, люди, проживаете определенные события, вы не просто их живете. От них идет разный информационный фон. И если в нескольких параллелях этот фон одинаково вибрирует, то это меняет пространственно-временное устройство. Сейчас главная особенность твоего проживания состоит в том, что ты чувствуешь себя не на своем месте. А где оно, твое? Точка сборки переместилась. И мы тебя сейчас перестроили. Теперь все пойдет несколько иначе, чем было задумано изначально. Ну, в конце концов, есть же место во Вселенной для экспериментов. Один уже пробовал так сделать, по вашим земным меркам 2 тысячи лет назад, и кое-что у него получилось. Правда, немного не так, как мы планировали, допустили мы ряд ошибок, да.