«Нет, — подумал Петр — Мы видим, как вы спасаете. Спасаете города Соседней Страны от заводов, жителей, домов, машин». Сейчас Петр чувствовал что-то похожее на испанский стыд, на который, как шутили, тоже наложили санкции. Вроде бы и не он сочинил эту песню, не он исполнял со сцены, не он напал. Но ведь он здесь, смотрит на того, кто говорит о правде и спасении души через насилие. Он тоже часть этого.
Петру очень хорошо знакомо было вот это спасательство без спроса, когда кто-то лучше тебя знает, что тебе надо. Спасательство — это и есть агрессия, но агрессия, которая прикрывается ложью добра и любви. Любовь — это свобода. А спасатели лишают спасаемых свободы. И если спасаемые сопротивляются, то все средства хороши. Можно и убить, если что, хотя бы душу спасти. Агрессия под маской любви!
А Андрей бежал за Эллочкой по пересеченной местности. Уже темнело, видимость становилась плохой, Андрей боялся потерять из виду ее силуэт.
Впереди была речка. Эллочка подбежала к ней, на несколько секунд остановилась. Чуть не упала, так как была уже изрядно выпившая. «Блин, она же говорила, что плохо плавает», — подумал Андрей. Через речку был перекинут самодельный мост, гнилой и ненадежный, и Эллочка намеревалась его перейти. Но, дойдя до середины, поскользнулась и упала в реку. Она боролась с водой, которая поглощала ее, а потом выплевывала. Сильное течение сносило ее. Она сопротивлялась, но река была сильнее. И она сдалась. Просто закрыла глаза, перестала барахтаться. «Какая глупая смерть», — пронеслось в ее голове. Еще несколько секунд, и вода заполнит ее легкие. Сопротивляться бесполезно.
Но тут она почувствовала, что кто-то, держа ее за руку, поднял над водой, ухватив за талию. Они поплыли к берегу. В эту секунду Элеонора потеряла сознание. Очнулась уже на другой стороне реки от того, что кто-то делал ей искусственное дыхание и больно нажимал на ее грудную клетку. Вода прыснула изо рта Эллочки, она закашлялась.
— Ну ты дура, Селиверстова, — это был Андрей. — Какого хрена ты поперлась через этот ушатанный мост?
Она молчала.
— Ты хоть понимаешь, что могла умереть?
Она ничего не говорила.
— Ладно, ты в состоянии идти? Надо возвращаться.
— Я не хочу никуда идти. Я не хочу никого видеть.
Она почти протрезвела.
— А куда ты бежала?
— Я не знаю. Я просто бежала, от всего, что сейчас происходит. Как будто от этого можно убежать. Но я чувствовала, что мне надо на другую сторону.
— У тебя получилось. Мы на другой стороне, — улыбнулся Андрей.
— Да, благодаря тебе, — она впервые с нежностью посмотрела на него. — Может, мы посидим здесь, пока не обсохнем? Или пока полностью не стемнеет. Не хочу идти по деревне с прилипшим к телу платьем.
— Давай посидим. — согласился Андрей. — Он смотрел на нее с любовью и даже боялся думать, что было бы, если бы она утонула. — Я теперь внимательно буду за тобой следить. Мне совсем не хочется потерять тебя.
— Андрей, я не могу с тобой быть, я вообще не могу быть с мужчинами. Все, что между нами было, это всего лишь секс, ну и дружба. Ты хороший парень.
— Почему ты не можешь быть со мной?
— Я женщин люблю. Не хотела тебе говорить, но теперь, наверное, самое время.
— Ты думаешь, я не догадывался? Я не просто догадывался, я это знал. Или, вернее, так скажем, ты раньше встречалась только с девушками. Пока не встретила меня.
— Ты был всего лишь экспериментом. Новым опытом. Но я не хочу так с тобой поступать. Поэтому ты должен знать правду.
— А я ее и так знаю. Я вообще уже все про тебя знаю. Я знаю имена всех, с кем ты встречалась, где ты училась, какие у тебя были оценки, сколько раз тебя задерживала полиция и какая у тебя задолженность по налогам. Я собрал о тебе всю информацию, которую только смог. Единственное, чего я не пойму, так это почему ты боишься отношений.
— Я не боюсь их. Просто мне они не нужны. Я люблю свободу. Да и какая тебе разница. Меня не возбуждают мужчины. Правда, с тобой было по-другому.
— Да, по-другому. Тело не может врать. Я знаю, ты тоже любишь меня, твое тело мне об этом рассказало. Я это ни с чем не перепутаю. Ты боишься мужчин. Но со мной ты в полной безопасности.
Он потянулся к ней, чтобы поцеловать. Но тут ее стошнило, потом еще раз. Видимо, выходило выпитое. Он держал ее волосы, чтобы она не измазала их блевотой. А она думала, что это самый милый жест с его стороны, который только он мог сделать.
— Ты знаешь. Когда мне было 3 месяца, мне делали операцию. — освободив желудок, начала говорить Элеонора. — Я не могу помнить, конечно, этого. Но мама говорит, что зафиксировали клиническую смерть. У меня был брат-близнец, сиамский близнец. Мы были сращены в области правой руки. Она была у нас одна на двоих. Нам делали операцию, она вроде бы должна была быть не очень опасной. Но он умер на операционном столе. А я нет. Но была клиническая смерть. И я готова дать голову на отсечение, что ту картину, которая потом меня долго преследовала во снах, я в первый раз увидела там. Во время клинической смерти. Я видела себя ребенком, вокруг которого был светящийся шар, я лежала на операционном столе, в крови. А надо мной склонились люди в коричневых балахонах с капюшонами. Пока они ковырялись в моих внутренностях, шар пульсировал и менял цвет. Рядом были такие же дети. И это была не больница. Это была лаборатория. Над нами проводили эксперименты. Что-то вставляли, вшивали. С тех пор я чувствую себя уродом, а правую руку вообще не чувствую своей. Меня не покидает ощущение глобального эксперимента. Мы все какие-то подопытные хомяки, как те, что были в самодельной лаборатории Петра. Едим корм и не обращаем внимание на то, что мы в этой жизни, как в клетке. За пределами клетки точно что-то есть. В общем, каждый человек напоминает мне такого хомяка. Я все больше чувствую себя хомяком. А еще мне сложно быть с мужчиной. Каждый раз это напоминает мне о том, что я живу, потому что мой брат умер.
— Я и эту историю про брата тоже знал. Все, что записано в детские медицинские карты, легко достать при помощи профессиональных сыщиков и какого-то количества денег.
— Ты что, шпионил за мной? — ей это явно не нравилось.
— Не шпионил. Узнавал информацию.
— Ты всегда так делал, когда у тебя появлялись девушки?
— Нет. Только если у меня были серьезные намерения. Да, кстати, я хотел спросить, ты выйдешь за меня замуж?
— Нет, — отрезала она и засмеялась.
— Я так и думал. — улыбнулся Андрей. — Знаешь, в тот момент, когда ты с моста упала в воду, у меня в голове пронеслась картинка, которую я видел, когда мне было 10 лет. Я тогда не смог спасти маму. Я не пытался. Я просто убежал, потому что мне стало страшно. С тех пор, если мне страшно, я делаю то, чего боюсь. Тогда я боялся воды, потом я пошел на плавание. Я боялся скорости — я стал гонять. Я боялся отношений — я стал их заводить.
— А что случилось с твоей мамой? — спросила Эллочка.
— Она утонула в реке, я видел это, но от страха просто убежал. А когда я прибежал уже с людьми, ее не было. Ее тело нашли чуть дальше того места, где она утонула — унесло течение.
Он не плакал, а у Эллочки наворачивались слёзы на глаза. Она обняла его, он приблизил свое лицо к ее, чтобы поцеловать.
— Фу, Андрей, я же 15 минут назад блевала.
— Ну и пусть.
Их поцелуй был долгим, жарким и страстным. А после поцелуя их ждало сплетение тел: мужского и женского — в порыве вырваться из клетки жизни. Во время оргазма люди немного умирают, а потом воскресают для новой, уже немного измененной, жизни.
ГЛАВА 6
Петр встал на рассвете, чтобы успеть поработать в саду до жары. Хорошо, что он вчера пил совсем немного. Друзья спали на полу, укрывшись одним одеялом. Милота.
Через пару часов его занятия по прополке травы прервал Виктор, который напомнил Петру, что сегодня уже нужно начинать обучение шаманским практикам. И первое, что он ему покажет — шаманское колесо, символ круга жизни. Для ритуала он взял с собой небольшой походный бубен.
— А как же специальные шаманские наряды, разные цацки, когти медведя и все прочее? — спросил Петр.