Потом Олег женился на молоденькой певичке из портового ресторана. В том же ресторане Олег из-за ревности однажды устроил нешуточную драку, разбил пианино – дело дошло до суда. Сына из экипажа вытурили, а штраф суд назначил такой, что он вывернул все карманы Олегу.
Ольга Михайловна тайком сдала в ломбард кольцо с бриллиантом, доставшееся ей еще от бабушки. Не стало денег в семье Олега – и любовь жены-певички кончилась. Развелись. Олег вернулся в родительский дом с зубной щеткой и бритвенным станком.
Ольга Михайловна много дней слезно уговаривала мужа устроить Олега на флот:
– Там из него человека сделают. Раз уж мы с тобой не сумели…
Кручинин поначалу раздраженно отказывался:
– Не та у Олега репутация… Как я людям в глаза смотреть буду?
Но отцовское все же взяло верх над офицерским – поехал Кручинин в кадры флота просить за сына. Олега приняли на мичманскую должность. Ушел на корабль. И вот уже сколько? Да лет пять там служит.
Олег к решению Людмилы выйти замуж за Любецкого отнесся с веселым простодушием:
– А что такого? У нас на корабле у офицеров и мичманов почти через одного жены – украинки. А у украинцев – русские. Любовь – она такая штука… интернациональная.
Как ни старалась Ольга Михайловна уводить разговоры за праздничным столом подальше от политики и от того, что происходило в те дни в Киеве, у нее это не получалось. Да и Павел с Богданом Любецким порознь то и дело выходили из-за стола с суровыми лицами, прижав к уху мобильники – часто шли звонки со службы.
И Александр Иванович уводил беседу с Любецким- старшим все чаще к их некогда общим сослуживцам, которых судьба развела по разным черноморским флотам – российскому и украинскому.
Но все равно беседа эта упорно подплывала к тому, что происходило в те дни в Клеве и в Крыму – «Майдан, Майдан, Майдан»…
Лишь дочка Людмила и невестка Наталья увлеченно кудахтали про детей, да про цены в магазинах. Павел с Богданом скупо перекидывались своими флотскими новостями. Внук Димушка сосредоточенно тыкал пальцем в свой айпед…
Ольга Михайловна решила внести свежую струю в разобщенную вечеринку.
– Все, все, все! – громко сказала она, хлопнув ладонями, – мужчины, больше о политике ни слова! Олежка, сыграй нам что-нибудь…
Олег взял старую гитару, щипнул струны раз, два, нахмурился и повесил инструмент на тот же гвоздь (гитара была подарком первой жены).
Затем приставил стул к старенькому пианино, поднял крышку, пробежался пальцами по клавишам. И брызнули светлые, солнечные звуки «Севастопольского вальса».
…Пианино Кручинины купили еще когда Павлу было лет десять – Ольге Михайловне очень хотелось, чтобы дети умели играть. Но ни у первого сына Павла, ни у дочки Людмилы дружбы с пианино не получилось. А вот Олегу передался отменный музыкальный слух матери – играл он волшебно.
– У него же талант! – восхищенно говорила Ольга Михайловна мужу, когда еще во время учебы Олега в школе подложила ему на пюпитр ноты своей любимой оперетты Дунаевского «Белые акации».
С тех пор Ольга Михайловна приобщила к ней и Александра Ивановича, заставив выучить его отрывок дуэта Ларисы и Кости. И еще там, в северном гарнизоне, вытащила его на сцену матросского клуба с «семейным номером». Правда, Александр Иванович частенько забирался не в те ноты, но молодая жена ему это прощала.
И с тех пор, кажется, не было у Кручининых такой вечеринки, когда бы они не играли этот номер (пожелтевшая тетрадь с нотами всегда лежала на пианино).
Когда Олег закончил играть «Севастопольский вальс», все дружно захлопали, а Ольга Михайловна сказала весело:
– А теперь, пожалуйста, – наше, семейное…
Александр Иванович подошел к жене, обнял.
Олег негромко наигрывал вступление, а Кручинины по очереди душевно и ладно пели. Ольга Михайловна с чувством тянула:
Александр Иванович, слегка фальшивя, откликался:
Они еще не закончили петь, когда один за другим зазвенели мобильники Павла, Олега, Богдана. И у Димушки тоже забренчал телефон следом. Все четверо слушали что-то с хмурым выражением. Все четверо быстро оделись, попрощались и ушли – четыре военных куртки и четыре шапки исчезли с вешалки в прихожей.