– Денис Иванович!..
В голосе верного помощника проскальзывали истеричные нотки, а взгляд был обреченно-отчаянным.
– Денис Иванович, – понизив голос до шепота, повторил он. – Юлия Васильевна пропала…
Начальник Московского Охранного отделения подполковник Мартынов хмуро рассматривал сидящих перед ним посетителей. Одного из них, известного предпринимателя Рябушинского, он знал не понаслышке: дважды на его предприятиях арестовывали профессиональных агитаторов. Обычное, малоприязненное отношение между жандармерией и купечеством, в данном случае было подвергнуто исключению: Михаил Павлович был уважаем во многих ветвях власти.
Второй – молодой человек, хоть и обладал приятной наружностью, не понравился шефу охранки сразу. Точнее не понравился холодный, слегка пренебрежительный взгляд – именно так на Константина Петровича имел обыкновение смотреть директор Департамента полиции. Но считаться приходилось и с этим юношей: в архиве Отделения досье имелось на всех известных людей Российской империи.
После взаимных обязательных приветствий разговор начал именно молодой человек. И начал с весьма неприятного вопроса:
– Почему дело находится в ведении Охранного отделения, а не полицейского сыска?
Подполковник чертыхнулся про себя: еще и этих не хватало для полного счастья. Вчера вечером была неприятная беседа с извечными конкурентами в синих мундирах – Губернским управлением жандармерии. Дело представлялось громким, и охотников за лаврами было предостаточно.
– Потому что в карете была обнаружена записка противоимперского содержания.
Помимо фразы: "Смерть самодержавию", записка носила ряд нецензурных выражений в адрес монаршей особы, поэтому показывать ее посетителям он не собирался.
– И что удалось выяснить на сегодняшний день?
Это начинало походить на допрос. Мартынову очень хотелось поставить молодого г-на Черникова на место, но приходилось помнить и об утреннем телефонном разговоре с канцелярией московского обер-полицмейстера. Давление было не шуточным – требовали скорейшего расследования дела.
И просили – а просьбы такого уровня равносильны приказу – со всей почтительностью отнестись к родственникам похищенной. К таковым относили и Дениса: светская хроника столичных и московских газет взахлеб обсуждала предстоящую помолвку богатой наследницы и молодой, восходящей звезды финансового мира.
– Константин Петрович, голубчик – вмешался Рябушинский, почувствовав несколько напряженную атмосферу. – Поймите нас правильно – мы очень волнуемся за судьбу Юленьки.
– Я все понимаю, Михаил Павлович, – попытался добавить сочувствия в голосе шеф охранки. – Мы делаем все возможное, и. поверьте, обязательно найдем похитителей.
– Вы так и не ответили, г-н подполковник, есть ли хоть какая-то информация?
Стереотипы, намертво вбитые в голову еще советской пропагандой, сказывались и здесь: никакого уважения к охранному ведомству Денис не испытывал. Поэтому и не старался быть любезным.
– Есть кое-какие зацепки, – неохотно ответил Мартынов. – Но, даже принимая во внимание ваше состояние, рассказать, увы, ничего не могу. Расследование проводится в глубочайшей тайне.
– Господин подполковник, – в дверь просунулся адъютант шефа охранки, молодой поручик со щегольскими усиками. – Кучер пришел в сознание.
– Выезжаем, – лаконично ответил тот, поднимаясь со стула. – И позови Сидельникова.
Допрос важного свидетеля начальник охранного отделения решил проводить самолично.
– Мы едем с вами…
Как и любой житель двадцать первого столетия Денис прекрасно разбирался в трех вещах: политике, футболе и детективном расследовании уголовных преступлений. Иногда занимался и финансами…
Похищение было дерзким и эффективным. Средь бела дня, на глазах многочисленных свидетелей и в полуверсте от Тверского бульвара – в нескольких минутах ходьбы от резиденций московского обер-полицмейстера и Губернского управления жандармерии.
Двое нападавших выдернули из собственного экипажа юную Рябушинскую и скрылись вместе с ней в проходных дворах, где, по версии следствия, их поджидала собственная повозка. Кучеру, пытавшемуся оказать сопротивление, проломили голову, предположительно – рукоятью револьвера.
Многочисленные свидетели не смогли дать толкового описания преступников, и кучер был последней надеждой следствия. Опрос наемных извозчиков также ничего не дал – налетчики, очевидно, воспользовались собственным транспортом. То, что похитители до сих пор не выдвинули своих требований, также казалось странным.
– Почему до сих пор нет требований о выкупе? – голос молодого человека вывел Мартынова из раздумий.
В выездном экипаже московской охранки, направляющемся в городской госпиталь, находилось трое: помимо самого шефа отделения, был его заместитель по сыскной части – коллежский асессор Сидельников, ветеран уголовного розыска, и, собственно, Денис Черников. Расстроенный до нельзя и крайне плохо чувствующий себя Рябушинский отправился домой.
– На следующий день телефонировали в особняк Рябушинских, и передали, что требования объявят через пять дней.
Этого Денис не знал – в охранное отделение он отправился прямо с вокзала, где его встречал Михаил Павлович…
– С какого номера был сделан звонок, установили? – спросил Денис.
Подполковник взглянул с некоторым интересом – молодой человек задавал правильные вопросы.
– Номер 11-67. Телефонный аппарат доходного дома на Чистых прудах. Более ста жильцов – в нумерах телефонов нет, все разговаривают с вестибюля. Да и просто с улицы могли зайти.
– А если установить тайное наблюдение? – продолжал наседать Черников.
– Невозможно-с, никак, – вмешался в разговор Сидельников. – Помещение маленькое, спрятаться негде.
– Может вахтера поменять? Или наказать ему, чтобы подслушивал?
– Поменять вахтера на филера можно, но преступник сразу же насторожится новому лицу – разъяснил сыскарь. – И глуховатый он, толку не будет никакого.
– А если… – начал Денис и оборвал себя на полуслове. Технология следующего столетия, пришедшая на ум, разглашению была нежелательна…
Кучер, пятидесятилетний мужик, с перебинтованной головой и багрово-фиолетовыми отеками вокруг узких щелочек глаз, рассказал кое-что интересное…
– Уголовники это были, ваше превосходительство. Никакие не анархисты.
Любой чиновник высокого ранга ассоциировался у него с генеральским чином.
– Почему ты решил, что это были уголовники, – продолжал допрос Мартынов.
– Да я их, ваше высокоблагородие, насмотрелся у себя в Сибири. У нас там ссыльных полно было – и уголовных, и политических. Различить смогу, не сумлевайтесь.
Шеф охранки задумался. Дело нравилось ему все меньше и меньше. В-первых, сам факт того, что похитители передвинули переговоры на целых пять дней, уже настораживал сам по себе. Киднепинг, пришедший из-за Атлантического океана, еще не получил широкого распространения в отечественном уголовном мире, но некоторый опыт у охранного отделения уже был.
Время, в данном случае, играло против преступников – полицейский розыск в любой момент мог потянуть за ниточку. Бесследных преступлений не бывает – эту азбучную истину знала каждая из противоборствующих сторон.
Во-вторых, попытка замаскировать уголовное преступление политической окраской, также отсутствовало в практике уголовной среды. И, в-третьих, многолетний опыт сыскаря и, обычно, безошибочная интуиция, подсказывали начальнику московской жандармской охранки, что дело не так просто, как выглядит на первый взгляд. Была в нем какая-то каверза.
Появились, правда, и некоторые положительные моменты. Осведомительная сеть отделения среди уголовной среды была намного обширней, чем в политической…