Я понес альбомы к стойке, и стоявший там парень одобрительно кивнул. А его громадный афро даже не шевельнулся.
— Превосходный выбор, — сказал он, глядя на вариант Эндрю.
— Видал? — воскликнул Эндрю, пихнув меня локтем. — Говорил же — отличный альбом.
Я закатил глаза, а потом обратился к парню за стойкой:
— И черный проигрыватель, спасибо.
Эндрю достал кошелек, но я уже передал продавцу свою карту.
— Я оплачу.
— Ты не можешь! — возразил Эндрю.
— Только что смог, — ответил я, хотя понятия не имел, зачем. Но это казалось правильным. Кассир завершил продажу, вернул мне карту, а я вручил Эндрю записи. — Можешь понести, — обратился я к нему, взяв проигрыватель.
Половину пути до моего дома он пребывал в молчании.
— Не верится, что ты это сделал, — сказал он.
— Да ничего особенного, — ответил я.
По непонятной мне причине он поморщился, а когда мы дошли до тату — салона, остановился.
— Спасибо, — сказал он, коснувшись рукой двери. — Это очень мило, и мне не хотелось показаться неблагодарным.
— Ты и не показался неблагодарным, — успокоил я его. — Больше походило на шок из — за того, что кто — то что — то для тебя сделал.
Он прикусил губу.
— Никто такого не делал.
— Мне реально нужно пообщаться с этим твоим Эли, — пошутил я. — Вопиющее безобразие.
Не произнеся больше ни слова, он толкнул дверь и придержал ее для меня. Я кивнул ему:
— Спасибо, милостивый государь. — Он закатил глаза.
— Эй, а вот и они, — крикнул Эмилио. Он стоял, склонившись над стойкой, с ручкой в руке и что — то вытворял с калькой. Он выпрямился и потянулся. — Чего это там у вас?
— Проигрыватель, — сказал я. — У Эндрю не было.
Эндрю держал пластинки так, словно они были щитом.
— Спэнсер купил его для меня.
Эмилио засмеялся, а в глазах мелькнуло любопытство, что я целенаправленно проигнорировал.
— Что ж, включайте, послушаем, — предложил он.
Я поставил проигрыватель на кофейный столик и вынул шнур.
— Я купил один альбом для Эндрю и один для себя.
— Для меня он выбрал Джеффа Бакли, — рассказал Эндрю, прилагая все возможные усилия не нервничать.
Я включил плеер.
— А Эндрю выбрал мне какой — то «Джаз на рояле: Фанк и прочее дерьмо».
Эндрю сощурился.
— Там не было слова «дерьмо».
— О, я так сказал? Имелось в виду «Джаз на рояле: Фанк и Фьюжн». Слово «дерьмо» случайно вырвалось.
Ухмыляясь, Эмилио обратился к Эндрю:
— Ему всегда удается вывернуться из подобных ситуаций, свалив все на австралийский акцент.
Я прыснул.
— Кто бы говорил. Ты весь такой учтивый, когда балаболишь по — испански сладкую чушь Даниэле.
Эмилио послал мне самодовольную ухмылочку, а Даниэла прокричала из дальней кабинки:
— И это срабатывает. Каждый раз.
Эмилио ответил ей что — то по — испански насчет вечера и всего прочего, что я решил не прослеживать. Но по тому, как Эндрю покрылся румянцем, можно было понять: он разобрал каждое слово. Он прокашлялся и вручил мне записи. Прикинув, что стоит проявить вежливость, я выбрал джаз и вытащил винил из обложки, положив на вертушку и осторожно опустив тонарм.
Зазвучало знакомое потрескивание, затем заиграло фортепианное вступление, что напомнило мне о старых фильмах времен Рэя Чарльза и забегаловках Нового Орлеана. Я был заинтригован. Потом вступил контрабас, а далее — что — то похожее на духовые инструменты.
— Эй, не так уж плохо, — сказал я.
Эндрю выглядел немного самодовольно и жутко мило, поэтому я притворился, будто крайне заинтересовался обложкой. А когда снова поднял глаза, Эндрю стоял у стойки и наблюдал, как рисует Эмилио.
Легко было забыть, что они оба художники: один покрытый татуировками и немного грубоватый, а второй чистюля из Лиги Плюща.
Я должен был догадаться, что у них найдется много общего.
Я оставил музыку играть и присоединился к ним возле стойки. Эндрю просто смотрел, пока Эмилио рисовал волны и солнце, а спустя некоторое время поднял взгляд на него.
— Очень хорошо, — сказал Эндрю.
Эмилио отмахнулся от комплимента.
— Спасибо.
— Эндрю тоже художник, — напомнил я.
Эмилио глянул на Эндрю так, словно тоже об этом позабыл.
— Круто. Что рисуешь?
— Борды с различными персонажами, — объяснил он, словно в этом не было ничего выдающегося. Он все никак не мог оторвать глаз от кальки. — Твоя техника рисования невероятная.
— Я всегда рисую от руки, — сказал Эмилио. — На бумаге легче, чем на коже, но иногда для лучшего эффекта мне приходится рисовать от руки прямо на коже.