— Верно.
— Это имеет отношение к Эндрю?
— Да.
— Ты пошел заценить бывшего?
— Разумеется.
— Он прямо перед тобой?
Я громко вздохнул.
— Да. Приеду напрямую туда.
Лола хмыкнула мне в ухо.
— Ты в жизни ничего не делал «напрямую», Спэнсер.
Чтоб не улыбаться, я поджал губы, завершил звонок и убрал трубку в карман. Эли вернулся за стойку, предоставив мне во время беседы личное пространство, насколько позволял крошечный холл, и выжидающе посмотрел на меня.
— Простите, — обратился я к нему. — У меня проблемы на работе, требующие разбирательства. Можете дать мне свою визитку?
Он вручил мне карточку, и я сказал ему, что буду на связи.
Когда тем вечером Эндрю позвонил мне, я знал, что должен сознаться.
— Сегодня я виделся с Эли.
После долгой тишины:
— Ты что?
— Я ходил к нему на работу и устроил допрос о ненужных мне тату — постерах.
Похоже, он перенес трубку к другому уху, а потом вроде поерзал.
— И рассказал ему, кто ты?
— Нет, конечно же, нет.
— Но он видел тебя со мной.
— Знаю. — Я старался сохранять спокойствие. — Вряд ли он узнал меня. По крайней мере, не подал виду.
— Господи, Спэнсер. Ты мог все уничтожить. — Он явно злился на меня, вполне заслуженно. — Зачем ты это сделал?
— Я рассчитывал, он признает меня. Кажется, признал. Я не уверен, — залепетал я. — Но мой поступок гарантирует нам его реакцию.
По правде говоря, я лишь ухудшил положение вещей. Понятное дело. Эли либо станет яростнее подталкивать Эндрю сойтись, либо просто забьет. Эгоистичная часть меня надеялась на последнее.
А я уже давненько ни на что не надеялся.
Так и подмывало начать оправдываться и извиняться, но я смолчал. Он должен был заговорить первым. И по прошествии восьми долгих душераздирающих секунд:
— И? — спросил он.
— Что и?
— Что ты о нем думаешь?
Хотя он и не мог видеть, я пожал плечами.
— Он вроде классный.
— Боже, как же фигово ты врешь. — Он фыркнул в трубку. — А учитывая, что именно этим ты зарабатываешь на жизнь, я надеялся на лучшее.
— Ого.
Он рассмеялся.
— Зато правда.
— Другим людям я умею убедительно врать, — сознался я. — Только не тебе. По какой — то глупой причине.
Не знаю, как я понял, но сомнений не было: он улыбался.
— За это можешь купить ужин завтра вечером.
— Да неужели?
— Да. Пицца и кино. В семь часов.
— Какой же ты командир, — сказал я. Меня поражало, как я вообще мог говорить с настолько широченной улыбкой. — А как ты умудряешься существовать на еде на вынос и иметь такое тело?
Он тихо хохотнул.
— Рассказывал же: каждое утро перед работой я занимаюсь в течение часа.
— Ты носишь узенькие спортивные шорты и футболки в обтяжку? Ради такого я даже с постели поднимусь пораньше.
Он хмыкнул в телефон.
— Увидимся завтра в семь.
— Так ты отказал Эли в завтрашнем свидании?
— Сказал, что не смогу, — ответил он и откашлялся. — Знаешь, чем меньше любим, тем больше ценят.
Я не смог сдержать глупую улыбку.
— О, прости. Я представлял тебя в узких шортах и обтягивающей футболке. Что ты говорил?
Он фыркнул.
— Спокойной ночи, Спэнсер. — Он сбросил вызов, а я все улыбался ментальным образам Эндрю в спортивной одежде.
Пятница тащилась. Типа в прямом смысле тащилась. Я помог Эмилио и Даниэле в салоне, договорился с клиентом о месте и времени встречи в понедельник. Убрался в квартире, почитал, поел. Короче, переделал все возможное, а потом потратил несколько часов на подготовку и выбор одежды. Часы же тикали так, словно в них сдыхала батарейка. Потому что я лишался рассудка.
Но, как хороший мальчик, держа в руках пиццу, в семь часов я стучал в дверь Эндрю. Я слышал его шаги по лестнице, звук отпирающегося замка, а потом он распахнул дверь и улыбнулся.
И будто по космическому сдвигу, жизнь снова наладилась.
— О, отлично, — сказал он. — Я есть хочу.
— Привет, все неплохо. А у тебя? — пошутил я над отсутствием приветствия. — Доехал нормально, но мне показалось, таксист не оценил запах пиццы в машине.
Эндрю рассмеялся.
— Прости. Привет, как ты? Это превосходно. Как доехал?
Я всучил ему коробку.
— На здоровье.
Он прошел в гостиную, положил пиццу на стол и направился в кухню.
— Пива или газировки?
— Пиво подойдет.
— Да уж, — ответил он, возвращаясь и подавая мне бутылку. Одет он был в джинсы и старую рубашку на пуговицах, выглядевшую поношенной и мягкой. Господи. Ступни были голыми. Я не мог припомнить, говорил ли ему, что находил джинсы и голые ступни эротичным зрелищем, но черт побери.