Эндрю побледнел, на лице запечатлелась печаль.
– О, боже. Спэнсер, мне так жаль.
– Мне тоже. – Я отпил чаю и постарался навести в мыслях порядок. Говорить об этом было нелегко, но за последние несколько дней открылись те раны, которые, казалось, уже исцелились. Я нервно вздохнул. – Короче, я жил с тетей Марви около четырех лет – можно было бы съехать, но она была старенькой и любила находиться в компании, да и честно говоря, мне нравилось жить с ней. А потом отцу стукнуло пятьдесят. Намечалась крутая вечеринка в смокингах, что–то в таком духе. Меня не удивило, что я не приглашен. Ничего другого я и не ждал. Но он заявил, что тетю Марви тоже видеть не желает, и тут началась дикая семейная срачка. Бабушка плакала неделю. – Я пожал плечами. – Нана разрывалась между сыном и сестрой. Было ужасно. Наверняка отец винил во всем меня. Сказал: если б я не решил стать геем, – я спародировал его голос, – ничего бы подобного не случилось.
Зинеб расставила еду на столе и, уловив серьезность нашей беседы, лишь по–доброму улыбнулась.
– В общем, – продолжил я, – он недвусмысленно дал мне понять, что теперь они считают меня мертвым.
Рот Эндрю распахнулся, и, не отводя от меня глаз, он медленно положил вилку на стол.
– Но больнее всего ранило, что мне не сообщили о смерти тети Марви. Это было низко. Я бы поехал на ее похороны… Я даже понятия не имею, были ли у нее похороны. – Я часто заморгал, тормозя слезы. Эндрю уже достаточно на них насмотрелся за последние пару дней. Я рассмеялся. – Ты, должно быть, считаешь меня плаксивым идиотом. Я так много не рыдал с прошлого года.
Он покачал головой и сжал мою руку.
– Ни капельки. Спэнсер, не верится во весь этот ужас. А потом здесь появился твой брат?
Я кивнул.
– Мы не виделись несколько лет. Он младше меня на четыре года, наверно, мы не были столь уж близки. Из дома я ушел, когда ему было двенадцать, и виделся с ним всего несколько раз за те шесть лет, что провел с тетей Марви. Сюда он приехал на окончание колледжа. А, может, просто так сказал. Я не знал о его приезде, пока он не нарисовался. – Я грустно улыбнулся. – Забавно: надежда никогда не уходит. На мгновение я решил, что все пройдет хорошо. Но… не судьба. Он передал мне письмо–предупреждение от папашиного адвоката. Мне запрещалось выходить с ними на связь. Видишь ли, я звонил им насчет тети Марви, и… видимо отцу это не приглянулось. Там были еще и другие юридические документы, но да – я никогда не стану больше с ними контактировать.
Эндрю сидел, уставившись на меня, челюсть словно свело, щеки покрывал румянец, вероятнее всего гневный. Он наколол блинчик на вилку.
– Если ты не имеешь ничего против, мне предпочтительней ненавидеть твою семью.
Я рассмеялся.
– Занимай очередь. Список длинный.
– Они правда так с тобой поступили?
Я кивнул.
– Брат не знал, о чем говорилось в письме. Ну, он так сказал. Но это не важно. Я не виню его, что он не хочет иметь со мной ничего общего. Он был слишком юн, когда родители промывали ему мозги или что они там отмачивали. И не сомневаюсь, папаша передал с ним письмо, просто чтоб ранить меня побольней. Ведь мог же попросить адвоката.
– Вы после этого общались?
– Нет. В адвокатском письме все было изложено довольно ясно. По сути, они лишили меня своих денег. После смерти тети Марви мне досталось приличное количество бабок, так что, думаю, родители хотели быть уверены, что после их кончины подобного не произойдет. Тетя Марви написала в завещании, что отец не имеет права оспаривать ее окончательные пожелания, поскольку он – озлобленный гомофобный ублюдок, – произнес я со смешком.
Эндрю улыбнулся.
– Похоже, дамой она была потрясающей.
– Да, – ответил я. – Спасибо, что так сказал.
– Мне жаль, что у тебя в жизни был такой ужасный период. Даже представить не могу, каково через такое проходить.
– Тяжело понимать, что ты одинок. Типа по–настоящему одинок. Иногда я думаю было бы лучше, если б они умерли, понимаешь? Реально умерли. В автомобильной аварии или что–то в том же духе. Тогда я обрел бы покой. Но быть нелюбимым… да, тяжело.
Эндрю откинулся на спинку стула и вздохнул.
– Я даже и не представлял. Хотя понимал, что что–то стряслось. У тебя глаз дернулся, когда я упомянул семью, а потом ты наложил вето на мой вопрос о татуировках.
– А я–то считал, что отлично скрывался.
Эндрю улыбнулся, хотя и ненадолго.
– И я вынудил тебя смотреть «Как приручить дракона – 2», где умирает отец. Господи, Спэнсер, прости меня.