Пролилась новая волна слез, будто мои слова задели его за живое. Он потер ладонями лицо, стиснул челюсти и раздул ноздри, точно пытался призвать откуда–то из глубины души каждую унцию силы, что посторонним людям демонстрировалось редко. И едва заметно кивнул. И этим простым жестом, без единого слова, без каких–либо других движений, он протянул руку навстречу помощи.
Такой силой я не обладал никогда.
– Хорошо, спасибо, Янни. Я позвоню своей подруге, Лоле. Она приедет и отвезет нас ко мне домой. Мы сможем продумать, что делать дальше, но, по крайней мере, здесь тебя не будет.
Он кивнул.
Я достал телефон и набрал номер Лолы.
– Лола тебе понравится. Она крошка с розовыми волосами, похожая на симпатичных девчонок из пятидесятых, но жесткая и всегда придет на выручку. Еще она водит как ненормальная, танцует как балерина и поет как ошпаренная кошка. Не передавай ей мои слова.
Янни слегка улыбнулся как раз в момент ответа Лолы.
– Спэнсер?
– Ты далеко?
– В пяти минутах. Все хорошо?
– Вроде бы. Объясню, когда мы окажемся в машине.
– Мы?
– Я нашел Янни и хочу отвезти его к себе. – Янни стрельнул в меня взглядом, а я взял его за руку и, сжав ее, посмотрел на него. – Здесь есть запасной выход или что–то типа того?
Он кивнул, его лицо слегка порозовело.
– Кажется, мы в Юнион–Параде, – сказал он.
– Лола, можешь вернуться? Янни говорит, мы в Юнион–Параде, но я не уверен.
– Найду. До встречи, – и она отключилась.
После пятисекундной тишины я убрал трубку в карман.
– Янни, пожалуйста, знай: мне очень жаль. Я не хотел тебя пугать.
Тогда–то и полились слезы.
И не планировали останавливаться.
Я взял его за руку и повел в заднюю часть здания к пожарному выходу. И всего минуту спустя примчалась «Синди Кроуфорд». Лола тормознула машину, взглянула на плачущего паренька и не произнесла ни слова.
Вместе с ним я забрался на заднее сиденье, так и не сообразив, что еще сделать. Давить на него не хотелось, но и оставлять одного тоже. Вместо дороги в зеркало заднего вида Лола смотрела на меня. Каким, блин, образом она умудрялась вести машину мне никогда не понять. А вывернув на бульвар, она начала болтать.
Она рассказала нам о прошедшем дне, о работе, моделях, фотографах, прохожих, обо всех мельчайших подробностях, о которых обычно не говорила. Она просто продолжала балаболить, только не ясно, для чьего комфорта.
Не сомневаюсь, Янни не слышал ни слова. Он таращился в пустоту и продолжал рыдать. Думаю, именно плач и пугал Лолу.
Тихие слезы – хуже всего. Они – признак сломленного духа. Никаких звуков, никаких эмоций… только слезы. Молчаливые, безудержные слезы.
Бедный мальчик. Не важно, что он младше меня всего на несколько лет. Мне он казался ребенком. Беспомощным, беззащитным, нуждавшимся в безопасности, уязвимым настолько, что машина с двумя абсолютно незнакомыми людьми была для него более приемлемой альтернативой, чем нашедший его Лэнс. Он не мог знать наверняка, что с нами безопаснее, но продолжать шевелиться – элемент инстинкта самосохранения. А, может, он смирился с возвращением к монстру, что над ним издевался. Единственное, что пришло мне в голову – взять его за руку.
Вряд ли он заметил.
***
Лола припарковалась позади салона, и я повел оглушенного и растерянного Янни к себе в квартиру. Часы показывали всего пять тридцать, на улице было еще довольно светло. Слишком светло, на самом–то деле. Пришлось даже зашторить выходившее на бульвар Эббота Кинни окно. Я предложил Янни присесть в кресло из ротанга, принес ему бутылку воды и из гостиной притащил одеяло, укрыв им ноги Янни. Спустя несколько секунд он свернулся калачиком, все еще таращась в никуда.
Я не совсем понимал, что нужно говорить или делать, и, как и много лет назад, чувствовал себя беспомощным. Не прошло и минуты, как раздался стук в дверь. Янни вздрогнул, а я крикнул:
– Кто там?
– Эмилио, дружище, – отозвался знакомый голос.
Я отпер дверь, и Эмилио вошел вместе с Лолой.
– Он настоял, – прошептала она.
Эмилио посмотрел на меня, потом перевел взгляд на сжавшегося в круглом кресле возле окна мужчину.
– Все в порядке? – тихо спросил он.
– Насчет Лэнса я угадал, – проговорил я довольно громко, чтоб Янни мог слышать. – Во всем виноват он.
Желваки на скулах Эмилио заходили, и ноздри раздулись. Его неприязнь к незнакомому человеку была очевидна. Потом Эмилио прошел к Янни и опустился перед ним на колени. Заговорил он мягко, словно с испуганным ребенком.