Она помчалась к водительской стороне, запрыгнула в «Синди Кроуфорд» и, вливаясь в трафик, отмахивалась от сигналивших людей.
– Святая матерь божья, – пробубнил Эндрю. – Мне казалось, мы все умрем.
– Ее манера вождения… бодрит, да?
Он протяжно выдохнул.
– Есть и позитивный момент: даже если во время четырнадцатичасового перелета мы попадем в самую ужасную зону турбулентности, все равно хуже, чем вот это, уже не будет.
Посмеиваясь, я взял наши сумки, и мы вместе вошли в здание.
Говорят, что, путешествуя с человеком, можно многое о нем узнать. Поначалу Эндрю напрягался, но как только мы зарегистрировались на рейс, поднялись на борт самолета и заняли свои места, он пришел в себя. Он без конца спрашивал, все ли в порядке, нервничал ли я и хотел ли перекусить. Он излучал спокойствие и поддержку. Даже когда самолет приземлился в Сиднее, а мы так толком и не поспали, в первую очередь он обеспокоился обо мне.
Таможня была одновременно благословением и проклятием. Прохождение контроля заняло приличное количество времени, что было издевательством. Льюис наверняка уже ждал нас возле аэропорта. Мне отчаянно хотелось его увидеть, но зато появилось время собраться с мыслями. Я понятия не имел, как все пройдет.
И эта пугающая надежда вновь, словно шарик, раздулась в груди. Я был уверен: никуда она и не девалась. Она все время ждала, впала в спячку, но никогда не уходила. Всеми фибрами души мне хотелось, чтоб брат присутствовал в моей жизни. Но теперь я знал, отчасти благодаря Эндрю, отчасти благодаря Лоле и Эмилио, что смогу вынести, если мы с Льюисом вдруг не сумеем заполнить все пробелы. В некоторой степени этому меня научила тетя Марви, а в некоторой степени я усвоил это сам – она придала мне сил, и мне удалось пережить худший из отказов – так что сомнений в том, что все будет в порядке, не было.
Но я все равно надеялся.
Эндрю прошел таможню, и вместе мы зашагали по коридору. Я не видел Льюиса несколько лет, а в последнюю нашу встречу он был еще ребенком. Сейчас же он превратился в двадцатитрехлетнего мужчину, и на секунду я обеспокоился, что его не признаю. А, может, он меня не признает… Когда отец заявил, что в кончине нашей семьи была виновата моя гомосексуальность, у меня определенно не было бороды и татуировок. Льюис и Арчер, остолбеневшие и расстроенные гневом отца, тоже там присутствовали. Господи, какое же выражение было на их детских лицах…
Ступив на сиднейскую землю, я утонул в воспоминаниях, которые много лет старался подавить.
Эндрю остановился.
– Все хорошо?
Я кивнул.
– Просто воспоминания.
И тут я увидел его. Парня, до безумия похожего на меня, только моложе. Без бороды, но глаза были в точности как у меня и нашей матери.
Он настороженно шагнул ко мне.
– Спэнсер?
Я кивнул, а сердце рухнуло в пятки.
Его глаза наполнились слезами, и он бросился ко мне, а следом за ним шла женщина. Льюис ничего не сказал, лишь обхватил меня руками и зарыдал.
– Я Эндрю.
– Привет, Эндрю. Я Либби.
Льюис отстранился и, смущенно рассмеявшись, вытер нос. Эндрю и Либби обменялись рукопожатиями.
– Простите, сначала нужно было вас познакомить. Либби, мой брат Спэнсер. Спэнсер, моя девушка Либби.
Он назвал меня братом.
– Счастлив знакомству, – произнес я, а потом повернулся к Эндрю. – Льюис, это мой бойфренд Эндрю. Эндрю, Льюис.
Эндрю пожал ему руку.
– Мы говорили по телефону.
– Спасибо, что приехали, – изрек Льюис. Он глядел на меня со слезами на глазах, но и с улыбкой на губах. – Как радостно тебя видеть.
Либби обняла Льюиса и улыбнулась, словно он нервничал ничуть не меньше меня.
– Готовы ехать?
Я послал Эндрю беззаботную улыбку, а потом кивнул Либби.
– Да.
И, волоча за собой багаж, мы вчетвером вышли в прекрасное сиднейское утро.
Глава 11
Мы закинули свои сумки в «ауди» Льюиса и уселись на заднее сиденье. Льюис обернулся ко мне.
– Куда?
– Мы остановимся в Бонди9. Я не отказался бы поспать, но для заезда еще рановато. Может, позавтракаем?
– Звучит отлично.
Мы нашли небольшое кафе, где по сравнению с остальными заведениями в Бонди было меньше всего народу. Эндрю взял рюкзак с «эпипеном», словно делал это каждый день. Что слегка привело в бешенство, но в то же время было очень умилительно. Наверно, моя последняя стычка с моллюсками напугала его сильнее, чем он признался. Потому что он послал мне сдержанную улыбку, говорившую «не спорь со мной».
– Спасибо, – сказал я. Но хлопоча с рюкзаками и жизненно важными инъекциями адреналина, он упускал изумительный вид на спасателей. Я его развернул. – Смотри.
Пляж Бонди был всемирно знаменит по определенной причине. Он был невероятно красив, как и патрулировавшие его спасатели.
– Неплохой видок, да?
– Да уж, неплохой. – Он таращился на двух улыбавшихся во весь рот спасателей, на которых не было ничего, кроме крошечных спидос10.
– Всегда пожалуйста, – пошутил я, взял его за руку и повел в кафе вслед за Льюисом и Либби.
Усевшись, мы заказали три кофе и чай для меня. Я вежливо уточнил кухонный протокол в отношении аллергии и, выслушав заверения, заказал полноценный завтрак из яиц, бекона, сосисок, жареных на гриле помидор и тостов. Эндрю заказал то же самое, сославшись на:
– Кормят в самолетах так себе.
Льюис и Либби тоже сделали заказ, и Льюис протянул свою кредитную карту. Когда официантка ушла, Льюис покачал головой.
– А я и забыл о твоей аллергии на моллюсков. То есть не прям забыл. Наверно, просто какое–то время о ней не вспоминал.
Я улыбнулся.
– Ничего. Я тоже пытаюсь о ней не вспоминать. – Эндрю изумленно на меня глянул, но поднятая тема поездки в больницу вряд ли растопила бы лед. – Ну, – решил я сменить тему, – что творится в старом добром Сиднее?
Льюис рассказал о старых друзьях, которых я почти не помнил. А потом о кузенах, о которых я годами не вспоминал. Наверно, когда тебя вышвыривают из семьи, то удаляют не только из списка ближайших родственников. Кузены женились, разводились, рожали детей, да и по фиг.
Он осознанно не упоминал родителей, что меня вполне устраивало.
Они расспрашивали об ЛА и внимательно слушали. Льюис завалил Эндрю вопросами о его работе и был искренне заинтересован. Меня очень радовало, что мой брат прилагал усилия, чтоб познакомиться поближе с моим парнем.
Но опять–таки Льюиса никогда и не напрягала моя гомосексуальность.
Либби рассказала об учебе на экономическом. Что, если уж совсем на чистоту, меня удивило. Она могла бы послужить ходячей рекламой для серфинг–бренда или для «колгейта», но за модельной внешностью скрывалась невероятно умная женщина. И было очевидно: она обожала Льюиса.
Ни разу в разговоре мы не коснулись Арчера или родителей. Всем было известно, что до этого мы непременно дойдем. Может, мы хотели насладиться небольшим кусочком счастья и лишь потом иметь дело с реальностью и ужасающими вещами, которые в свою очередь нас разлучили, а затем вновь свели вместе?
Но даже выпив вторую чашку кофе, Эндрю по–прежнему зевал.
– Простите. Я не дружу с джетлагом11. Говорите, сегодня четверг? Потому что улетели мы во вторник, а я почти не сомневаюсь, что между ними тоже есть день.
Я отхлебнул чаю.
– Среды больше не существует. Провели опрос, и было решено признать этот день недели устаревшим. Так что больше никакой среды.
Эндрю фыркнул и закатил глаза.
– Ага, конечно. Уверен, если б опрос проводился в действительности, то люди отказались бы от понедельника.