Микеле был хорошим старшм, и ребята его любили.
Правда, он то и дело грозил всех их выбросить в море и цветистым языком проклинал их за озорство и небрежность, призывая бога в свидетели своего долготерпения, но был отходчив и в часы ожидания, когда сети закинуты и спешить некуда, легко поддавался уговорам рассказать какую-нибудь стародавнюю историю с приключениями.
Сколько лет ему было, он и сам толком не знал. Ребята выводили его из себя, спрашивая об этом, и. тогда он орал:
— А что б вас черти побрали… Ступайте к Тестине! Он знает, сколько мне лет.
Тестина был служащим отдела записей актов гражданского состояния и потому верным хранителем тайны возраста Микеле и многих других стариков.
…Рассказывая свои истории, Микеле тоже бывал не в ладах с хронологией. Он приписывал своему отцу приключения, которые, если бы действительно имели место, могли относиться, по меньшей мере, к временам его прадеда.
Ребята внимательно слушали. Потом кто-нибудь из них говорил:
— А вы не ошибаетесь, Микеле? — и все прыскали со смеху.
Микеле, изрыгая проклятия, поднимался со своего места, и вся шайка бросалась от него кто куда, отчаянно раскачивая лодку.
— Вира, вира! За сети! — вдруг орал Микеле. — Вира! Ребята!
Это был для команды самый заманчивый и интересный момент.
Ребятам платили, как это обычно делалось у взрослых рыбаков, соответствующей частью улова. Поэтому вытаскивать сети их упрашивать не приходилось. Тетя Марта аккуратно получала две доли за расходы на ремонт лодки и снастей. Только Сперанца ничего не получала. Однако она себя не жалела и первой лезла на мачту, когда надо было ослабить ванты или сменить паруса. Она была ловкой и смелой и ревниво оберегала дядину лодку. Каждый раз, как они возвращались с лова, она осматривала ее корпус и первая замечала места, где нужно было что-то зашпаклевать или просмолить.
Потом она не без гордости говорила тете Марте:
— «Кончетта» содержится лучше всех лодок. Микеле на ней даже спички об дно зажигает.
У Сперанцы вошло в привычку ходить со стариком на рыбный рынок. Она тихо проверяла вес, и Микеле мало-помалу тоже привык видеть возле себя эту молчаливую девочку и стал обращаться к ней за помощью.
— Спере, взгляни-ка! Ты в этом разбираешься лучше меня!
Потом и другие моряки стали частенько подзывать ее, чтобы она проверила их счета. У Сперанцы была математическая жилка, и она редко ошибалась.
— Спере, посмотри-ка, верно здесь подсчитано…
Сперанца, прыгая через мотки веревок и корзины с рыбой, проворно перебегала от одного к другому.
Даже перекупщики, приезжавшие на рынок, привыкли к присутствию девочки.
— Ну, что скажет наш бухгалтер? Сходится счет?
Сперанца, не замечая иронии, серьезно кивала головой. Один только раз ей пришлось вмешаться в переговоры. Перед этим они рыбачили ночью и заплыли в запретную зону. Ночь была «паршивая», как говорил Микеле. Дул мистраль, и лов вышел никудышный. Внезапно они оказались прямо перед огнями минного тральщика.
— Перешли границу! — закричал Микеле. — Поворачивай, ребята, нажимай!
Он взялся за руль, торопя остальных подобрать паруса и переменять галс; в темноте один из ребятишек заплакал.
С тех пор как началась война, морякам приходилось опасаться не только шторма: прибавился страх перейти предписанную границу и оказаться в зоне военных действий.
Как неотступный кошмар, их преследовало опасение наскочить на мину или лишиться лодки, которую в случае запрета могла реквизировать береговая охрана. А между тем, чтобы что-нибудь выловить в этом уголке Адриатики, приходилось не раз нарушать этот запрет.
В ту ночь удалось избежать опасности, но ребята вернулись с окровавленными от снастей руками, исхлестанные градом, провожавшим их до самого берега.
Они пришли домой промерзшие до костей, с плохим уловом.
На следующий день на молу между рыбаками и перекупщиками зашел спор о ценах на рыбу.
— Микеле, брось ее обратно в море! — вдруг закричала Сперанца. — Брось ее в море, Микеле, и пусть поплавают за ней между мин!
Все обернулись к девочке, вспыхнувшей от гнева темным румянцем.
— Что с тобой, Спере?
— Что это нашло на бухгалтера?
К ней подошел один из барышников.
— Сейчас война, девочка. Нельзя назло нам выбрасывать то, чем можно накормить людей.
— А вы дарите, что ли, людям рыбу? Нет! Вы перепродаете ее и цену назначаете, какую хотите, потому что они голодают. Выходит, на жертвы должны идти только мы? Ладно, как хотите, а две доли улова и брошу в море. Не продам — и все тут!