— Бедная старуха… — пробормотал один из парней, покачивая головой. — Вы простячка, если так думаете… Дешево от войны не отделаешься.
— Старуха — твоя бабушка, — огрызнулась Эмилия, — а простак ты сам… Если бы каждый сделал по-моему, хорошенько понял бы, что это дело нас не касается и нечего нам обращать внимание на громкие слова, барабанный бой и трескотню четырех дураков, а вместо того попрежнему мотыжил бы свою землю как ни в чем не бывало, война так и осталась бы на бумаге, в газетах, потому что некому было бы воевать.
— Не так-то все это просто, — улыбнувшись, сказала Сперанца. — Объявят мобилизацию, призовут мужчин…
— А если никто не послушается? — перебила ее Эмилия, подбоченившись и вопросительно поглядывая на всех.
— Было бы прекрасно, — ласково сказала Сперанца, положив ей руку на плечо, — но так не будет. Нужно, чтобы народ созрел для этого, а мы не созрели. Придут повестки, и люди явятся куда велят, побоятся ослушаться.
Сперанца, а за ней и все остальные, кроме Эмилии, вошли в дом.
— Хороша война, когда солдаты воюют со страха! — одна в темноте бормотала старуха.
— Мама, перестаньте, пожалуйста, и идите спать… — визгливо крикнула на кухне Элена, и тут же из хибарки вышла Берта и притулилась на лавочке возле двери.
Эмилия заметила белевший у нее в руке платок, который она то и дело подносила к глазам, и поняла, что Берта плачет.
— В войске, которое гонит страх, вас бы сделали генералом, — усмехнулась она. Потом подошла к соседке и пыхтя села с ней рядом.
— У меня четверо сыновей, и все призывного возраста, — причитала Берта. — И у всех четырех семьи на руках…
Эмилия заерзала на лавочке. Потом ее прорвало:
— Если кто-нибудь верит, что так оно и быть должно, думает, что стоит за правое дело, и воевать идет добровольно, я скажу ему: «Браво!» Он сам за себя расплачивается и значит — честный человек. Но чтобы на войну шел тот, кто смотрит на вещи по-другому, кто понимает, что она для всех погибель и разорение, это уж ни на что не похоже! И, главное, меня бесит, что будет обычная история. Те, что всех больше дерут глотку и кулаками машут и кричат «ура!», все, только дойдет до дела, захворают грыжей и пошлют воевать других!..
— Бедные мои дети! — причитала Берта.
Эмилия, позабыв старые обиды и давнюю антипатию, обняла ее за плечи и попыталась ободрить.
— Их еще не призвали… Да и не все же, кто идет на войну, должны погибнуть…
Потом она вернулась к прежнему ходу мыслей.
— Посылать людей на войну… За кого? Для чего? Куда? Против людей, которые никогда нас не трогали, которых мы и в глаза не видели… Не все же на свете посходили с ума! Неужели ни у кого не хватит духа сказать: «Нет! Кто боится, пусть идет, а я имею мужество остаться, раз я считаю, что так правильно…» — Она остановилась, удивленная собственными словами, и пробормотала: — Разве тут что-нибудь поймешь? Нынче вперед толкает страх, а удерживает смелость… Иногда и у меня ум за разум заходит!
Глава сорок восьмая
У Эмилии была приятельница. Они дружили с детских лет, и когда Эмилия вспоминала былое, в ее рассказе неизменно мелькало странное имя подруги.
— Как-то раз я и Демориста…
Никто в хибарке никогда не видел приятельницу Эмилии, и только Надалену помнилось, что он знавал ее много лет назад и что ему довелось обменяться с нею несколькими словами.
Демориста уехала из долины сразу же после замужества и жила с тех пор в одной из деревень соседней провинции. Но хотя ни она, ни Эмилия никогда не навещали друг друга, Эмилия, повидимому, всегда была в курсе наиболее важных событий в жизни приятельницы.
Так однажды Эмилия явилась домой и, порывисто распахнув дверь, объявила:
— Знаете, кто умер? Муж Демористы!
Никто не был знаком с Демористой и тем более с ее мужем, но чтобы не огорчать Эмилию, все сделали вид, что расстроены,
— Не может быть! Кто это вам сказал?
— Столяр… Оказывается, он умер прошлой зимой.
— Бедняжка!
— Кто бедняжка?
— Кто ж, если не Демориста!..
— Бедняжка? Нет, ей теперь будет легче… Жить с таким человеком…
— Да, да…
Если заходил разговор о молодежи, в особенности о девушках, Эмилия не упускала случая побранить их за лень, легкомыслие и другие грехи… Потом она неизбежно начинала их сравнивать с молодежью ее времени, и тогда все покорно готовились выслушать в сотый раз рассказ о добродетелях Демористы.
Это забавляло Джованнино, и в таких случаях он опережал Эмилию.
— То ли дело Демориста, верно? Куда нам до нее…
Если начиналось половодье и река грозила прорваться в долину, люди следили за дамбами и иной раз кто-нибудь позволял себе выразить не слишком похвальную мысль: