— А еще вчера вечером пьянка была. Лучшие вина у меня скупили. Прибыли его высочество Константин Павлович со свитой из… — Ложкарь приблизился и уже шепотом сказал. — С паркетными шаркунами, с ним еще Аракчеев. И пили все, особливо Константин. Все подражал старшим, так напился и… Все, далее не скажу, прости.
Вот, у кого нужно было поучиться добывать информацию! И что меня несколько покоробило… Нет, не то, что великий князь Константин напился, да проблевался, а что армейская кость окрестила Аракчеева шаркуном. Не знаю, по мне, он мог бы вполне быть и военным, командовать дивизионной артиллерией, но верховное командование, нет, не доверил бы я ему.
— Вы, Михаил Михайлович, лучше сами не показывайтесь пока в обществе, — несколько снизив скорость повествования, сказал Ложкарь.
— Что? Не уважают? — решительно спросил я.
Прямо-таки захотелось пойти на разборки.
— Нет, не так. Весьма даже уважают, но завидуют, что ли. У них нет той свободы действий. А еще никто из генералов на этой войне так и не захватил большой город в одиночку, а вы — два! Вот и думайте, — Ложкарь развел руками. — Я помогу. Вот это шампанское предложу, да и еще найду что предложить, от вас, конечно.
— Буду признателен. А как с Беннегсенем? — меня интересовал вопрос о своем неприятеле.
— В легкую осуждают. Руку ему подают и лишь… сетуют, да вот именно это слово пользуют. Выказывают досаду, что не вышел маневр и калмыки оказались не столь сильны, как об этом думали, — разложил расклады Ложкарь.
«Расисты хреновы», — подумал я, естественно, не произнося такие мысли вслух.
Пока разговаривали, прибежал и Митька, да не один, с тремя парнями.
— Разрешите доложить, ваше превосходительство! — бойко спросил один из парней, нет, скорее все же молодой мужчина в форме моих стрелков.
Кстати, форму я им особо не выдумывал, а заказал пошив мундиров, сильно похожих на те, что были приняты при Александре III в иной реальности. Очень хорошо, прям… Ну очень глаз радует, хоть не эти лосины с мужскими пиписьками. Тьфу. Любил всегда широкие штаны и тут по ним тоскую.
— Разрешаю, докладывайте! — сказал я.
— Десятник сотни надеждовских стрелков, Якуб Шаров, прибыли для поступления в ваше распоряжение, — отрапортовал десятник.
Я посмотрел на Ложкаря.
— Не успел сказать. Сотня прибыла из Надеждово со своим обозом. Куда им еще, как не ко мне. Они послали людей в Венецию, узнать там ли ты, искали и в Триесте, — прояснил ситуацию Ложкарь.
— Десятник! Возьмите весь личный состав, обоз и отправляйтесь юго-восточнее на пять верст. Там мой лагерь. Мои вещи доставить туда. Пароль Ашурбанацирапал сын Нинурты Тикарты, — приказал я, улыбаясь.
— Есть. Разрешите выполнять? — неуверенно сказал десятник, пробуя повторить пароль.
— Шучу я, десятник. Пароль «Надежда» — сказал я растерявшемуся десятнику. — Но память нужно тренировать всегда. А что турку воевать станем? Не запомнишь, что они скажут?
— Я по-турецки учить стал, ваше превосходительство. Даст Бог, так и выучу язык, — гордо отвечал десятник.
А ведь и есть чем гордиться. И кто у меня там турецкий знает? Я бы и сам подучил. Войны с ними на моем веку будут, может и не одна. Пригодиться.
Отправив десятника, я забрал только письма, остальное было не так важно, особенно, вкусные гостинцы. А вот письма…
— Пойду я к себе. Увидишь Платова, скажи, где я остановился, будете свободны, подходите погостить. У меня есть, действительно, отличные вина, — сказал я и нетерпеливо отправился за пределы лагеря главных русских сил, чтобы наедине с собой спокойно почитать письма.
Найдя приятную полянку с ярко-зеленой травой и небольшим теньком, который давали три дерева, вроде как тополя, но низких, я прилег и распечатал первое письмо. Как же здорово, что я все же решил некогда выбрать себе в жены Екатерину Андреевну. Вот за это просто огроменное спасибо послезнанию. Не знал бы я про то, какой деятельной особой эта женщина была в иной реальности, наверное, не был бы столь настойчив и изобретателен в деле покорения ее сердца, или разума ее батюшки.
Катя обстоятельно писала про дела в поместье. Как отсеялись, какие виды на урожай, сколько ждут увеличения скота в этом году. Про последнее жаловалась, что крестьяне бегут с моего еще пока маленького, но конного завода, как, впрочем из молочных ферм то же. Все дело в том, что уже опробованное искусственное осеменение всеми считается невозможно пошлым и аморальным.