– Так облака из Прованса идут, со стороны Вальдблора. Или тебе, твое сиятельство, неведомо, что находится в Вальдблоре?
Гримберт напряг память, но толком ничего из нее не выудил. Здесь, на обжигающей высоте, отказывало не только тело, но и разум, которому не хватало воздуха и пищи.
– Нет.
– В Вальдблоре цех газовых дел мастеров. Не знаю, что они для графа производят, да только если окажешься в выхлопе из их труб, через три минуты посинеешь и раздуешься, как жаба на солнцепеке, а там уж шкура с тебя сама слезет…
Берхард не шутил, когда говорил о том, что день будет долгим. Он неустанно подгонял Гримберта, даже когда тот, совершенно выбившись из сил, растягивался на голом камне, точно забитая лошадь.
– Живее, – приказывал он, – Альбы ленивых не любят. А ждать я долго не буду. Если изволите подождать карету, так делайте это в одиночестве.
Он насмехался над ним, сознавая свою силу и власть. Тут, в чертогах из ледяного камня, не Гримберт, а он, Берхард, был сеньором, поскольку определял чужую судьбу. Некоронованным владетелем горных пиков, коварных ледников и смертоносных пропастей. Но если он ожидал, что мессир слепой рыцарь останется лежать на камнях кверху брюхом, его ждало разочарование. Гримберт со скрежетом зубов поднимался и вновь брел вперед.
Темнота, бывшая его мучительницей и проклятьем, в кои-то веки проявила милосердие. Когда идешь вслепую, не видишь ни препятствий, которые тебя ждут, ни опасностей, которые подстерегают на пути. Просто переставляешь ноги, отмеривая равные расстояния пустоты. Это помогало ему тут, в горах.
Но еще больше помогала привычная молитва, состоявшая из семи слов. Гримберт монотонно повторял их про себя и, удивительное дело, это прибавляло сил. Или по крайней мере позволяло ему не сильно отставать от проводника.
Берхард делал остановки все чаще, но руководствовался при этом явно не милосердием. От Гримберта не укрылось то, как проводник надолго замирает, будто вслушиваясь во что-то. Как топчет ногами снег и растирает в ладони ком земли. Во всем этом был какой-то смысл, но понять его мог лишь тот, кто провел в Альбах достаточно много времени.
– Эти горы не любят дураков, – неохотно пояснил он однажды, когда Гримберт спросил его об этом. – У них для дураков запасено много сюрпризов. И хорошо бы нам ни одного из них не найти. Ладно еще Старика встретим, у него нрав суровый, но выжить можно, если закопаться поглубже. А вот Чертова Купель или Падуница…
– Что это такое?
– Чертова Купель – это смерть, и паскудная. Обычно она в низинках прячется, со стороны и не заметишь, если не приглядываться. Снег там на вид рыхлее, чем везде, и как будто синим немного отливает. А под снегом этим лед, тонкий, как тарелка. Кому повезет – пройдет и не заметит. А кому нет… – Берхард мрачно сплюнул: – От того разве что пуговицы найдешь. Кислость там подо льдом, и такой силы, что на глазах человека вместе с конем разъест.
– Кислота, – машинально поправил Гримберт. – Только откуда ей взяться в горах?
Берхард что-то проворчал себе под нос.
– Бог ее ведает, мессир. Слышал я как-то проповедь Теоглорифкатуса, епископа Аэритасургийского, когда он в Бра проездом был. Говорил он, это, мол, из каких-то старых хранилищ понатекло. Вроде как до войны были тут, в горах, такие хранилища, где всякая ядовитая химикалия собиралась, а потом, когда бомбами накрыли, оно все и того…
Гримберту рефлекторно захотелось провести ладонью по снегу, чтоб убедиться, нет ли под ним хрупкого льда. Но он поборол это желание. Его глаза – это Берхард. Если проводник ошибется, то на слепого и подавно надежды нет.
– Почему ты остался в Бра после мятежа? – спросил он.
Берхард крякнул. Видно, не ожидал подобного вопроса.
– А что мне еще делать было? Из моей сотни после Ревелло и не уцелел никто. Обратно в Жирону собираться? Так уже и возраст не тот, чтоб палицей махать. В горах тут оно как-то проще… А вот тебя-то, мессир, как в Салуццо занесло? Почему в родные края не вернулся?
Берхард имел право на подобный вопрос, крайне неудобный при всей своей простоте. На всякий случай подходящий ответ давно был заготовлен Гримбертом именно на этот случай. Вполне простой ответ, который удовлетворил бы не очень сообразительного и не въедливого человека. С другой стороны, зная дьявольскую интуицию проводника, он опасался, что Берхард может нутром ощутить ложь или недосказанность.
– Не вернулся, как видишь.
– Ты выжил в Похлебке по-Арборийски. Не глаза, так хоть голову сохранил. Так отчего ты еще не в Турине, мессир?