Владимир Антонович слушал эксперта, но не верил ему. Этот уже не молодой и слабый человек рассказывал о себе таком, каким хотел бы быть, а в жизни он скорей неудачник, и жена заставляет его трясти половики, а мед у него — только вот такие редкие минуты освобождения от работы, от семьи, от властных распоряжений начальства, и впереди ведь это, и больше ничего. И Владимир Антонович
разом не поверил в его профессиональное уменье, будь он мастером своего дела, мастерство само подняло бы его над всеми неурядицами, заставило бы уважать его. А так придумывай сам себя, доказывай, что дважды два — сколько начальству нужно, и все — мед.
Тропинка спустилась на закраек болота, и идти стало труднее, ноги запутывались в густой траве-метлице, тонкой и крепкой, как шелк, комары налетали тучами, и маренговый форменный китель Баянова стал от них похожим на джинсовую куртку следователя — выгоревшим, серым. Размыкин не обращал на комарье внимания, только изредка делал перед носом дамское движение пальцами. От предложенной «дэты» отказался — видно, чтоб не быть ничем обязанным подследственному. А эксперт лил лосьон на лицо часто и помногу, но все равно чесался и раздраженно ругал тайгу со всеми ее обитателями. То, что следователя и Леху комарье не трогало, особенно возмущало его.
Они шли вместе, плечо к плечу — здоровенный Размыкин и небольшой, щеголеватый в своем рабочем наряде тракторист, что-то вспоминали давнее, но важное для обоих и сейчас, наболевшее, потому что время от времени у них вырывались из речи звучные словечки, и Владимиру Антоновичу вдруг подумалось, что именно эти словечки отпугивали кровопийц, по крайней мере, ни следователь, ни Алексей ни разу не шлепнули себя но лицу, и он сказал об этом эксперту.
— Заговоренные они, что ли? — ответил эксперт. И повторил вопрос криком: — Почему вас комары не жрут, Анатолий Васильевич? Откройте секрет!
— Мы с Лехой заговор знаем, — отозвался Размыкин. — Вам он не поможет.
Когда свернули в болото, эксперту пришлось совсем худо. Леха и Владимир Антонович с Баяновым пошли как бы еще легче. Перепрыгивая с кочки на кочку, умело пользуясь извивами, они далеко отрывались от спутников и подолгу поджидали их. Размыкина подводила спортивность. Сделает три-четыре ловких прыжка с кочки на кочку, потом промахнется, взмахнет руками и всей тяжестью своего тела вштопорится меж кочек, полежит, встанет и прыгает дальше, придерживая очки и делая вид, что ничего не случилось. Эксперт же падал и увязал так часто, что больше полз на четвереньках. И когда добрались до речки, он зашел прямо в воду, благо терять было нечего, долго пил из пригоршней, плескал в лицо, устало, шумно фукал.
— Какой черт вас занес на эти кулички? — наконец крикнул он Просекину. — Чего понадобилось? Хрен ли вы здесь делали?
— Дом строили, — ответил Просекин.
— Чего? — изумился тот, застыв на секунду в позе мокрой курицы. — Дом? Ну это идиотизм! Хе, дом! — и он засмеялся, роняя с подбородка частые капли.
И то, что эксперт почти слово в слово повторил Баянова, рассмешило Владимира Антоновича.
— Экие вы стандартные! — сказал он, — Чуть что, сразу — «идиотизм»! Впрочем, все непонятное почему-то всегда кажется «идиотизмом».
Ему не возражали.
Когда добрались до излучины, где лежало тело Чарусова, солнце уже висело над самым хребтом, жара спала, лесные запахи усилились, и голоса зазвучали округло и гулко. Зная, что Витязев должен находиться у трупа, Просекин окликнул его, дождался ответа и повел спутников на голос прямо по чаще. Размыкин широкими жестами разбирал ветки, будто плыл по зеленым волнам и шумно отпыхивался. Эксперт берег глаза, защурял их, прикрывая локтем, ветки больно хлестали его но лицу, и он беспрерывно матерился — устало и зло. Вдруг чаща кончилась, под ногами в редкой осоке захрустела, зашевелилась галька.
На берегу у маленького дымокура они увидели большую фигуру Витязева. Он зачем-то переоделся в форменную без отличий одежку, выгоревшую и несвежую, но так, видно, ему было привычней. Все облегчендо вздохнули, как будто все неприятности были позади.