— А мы не ходили в казино, — добродушно мурлыкал мистер Родрик. — Рулетка меня не волнует, пора бы вам знать, Артур.
— Пора бы знать! Мне? — с деланным возмущением проскрипел мистер Блирни, обращаясь к Чарлзу и всем своим видом стараясь изобразить оскорбленную невинность. — Откуда мне знать, что его волнует? Мне, ведущему такую примерную жизнь! Да? — продолжал он обычным для него громким голосом. — Вы, вероятно, не знакомы. Это вот Бернард и Вероника Родрик, старые мои друзья, а это, гм… вы, кажется, так и не назвали себя, молодой человек. Я только что встретил этого вот молодого человека в поезде и уже крепко с ним подружился.
— Зовут меня Чарлз Ламли.
Как глупо, как неуклюже! Именно сейчас, когда требовался блеск, непринужденный подхват веселой болтовни мистера Блирни, едкая эпиграмма или, может быть (и уже), умело ввернутый комплимент, — когда всего этого повелительно требовала обстановка, он был способен только на то, чтобы стоять чурбаном, нелепо растопырив руки, и пробормотать свое имя.
Просто и непринужденно, но именно с той долей теплоты, которая диктовалась случайным представлением малозначительного незнакомца, Бернард Родрик протянул мягкую руку. Чарлз протянул свою. Прикоснувшись, он живо ощутил разницу. Его рука окрепла и огрубела; кожа, залубеневшая за время его работы мойщиком окон от постоянного воздействия воды и воздуха, с тех пор стала несколько мягче, но все еще была шершавой и толстой, с мозолями на ладони у основания пальцев. Ногти у него были коротко подстрижены; ногти Родрика слегка выступали на кончиках пальцев, так что Чарлз явственно почувствовал их прикосновение. Невольно по нему пробежала легкая дрожь отвращения. Не только то, что ногти Родрика были слишком длинны и во всем его облике неуловимо проступали излишние лоск и холеность, но все вместе взятое и, сверх того, еще что-то более важное и трудно определимое отталкивало от него Чарлза.
Глаза их встретились. Чарлз очень старался понравиться мистеру Родрику. Мускулы его, на мгновение расслабевшие, снова напряглись в усилии подавить отвращение. Человек этот был близок к существу, которое могло придать смысл его бесцельному прозябанию. Но усилие его пропало даром.
— Моя племянница Вероника, — сказал мистер Родрик. Его взгляд скользнул мимо Чарлза, он смотрел на мистера Блирни.
Она вложила тонкую холодную руку в его ладонь.
— Виски! — крикнул мистер Блирни.
— Позвольте, я закажу, — не утерпел Чарлз, тоже почти срываясь на крик.
Ему так хотелось в свой черед бесшумно подойти по ковру с маленьким стаканчиком и поставить его перед ней. Мистер Блирни плюхнулся в кресло.
— Только не для нас, мы еще не обедали, — запротестовал было мистер Родрик. — А уж если вы так любезны, закажите мне сухой мартини.
Какое кому дело до того, что ты хочешь! Джентльмен сначала спросил бы девушку, что она хочет. Обернись к ней, вопросительно посмотри. И не пытайся говорить: что-то неладно с твоей глоткой.
— Благодарю, а мне джина с сиропом, пожалуйста. — Это были ее первые слова, обращенные к нему, потому что при представлении она только слегка и непринужденно улыбнулась, но не сказала ни слова. Голос у нее был чистый, не резкий, но звонкий.
Направляясь к стойке, Чарлз вдруг поймал себя на мысли: никакого фамильного сходства! Сестра или брат, чьей дочерью она была, наверно, не обладали никаким сходством с самим мистером Родриком. А может быть, между ними и нет кровного родства? Может, она приемыш?
Бармен участливо поглядывал на Чарлза. И тот понял, каким он представляется этому человеку: еще один полупомешанный от любви глупец.
— Один джин с сиропом, два двойных виски и один сухой мартини, и не пяльте на меня свои буркалы, — сказал он резко.
Когда он возвратился с рюмками, мистер Блирни принялся рассказывать анекдот, который был не столько пространен, сколько изобиловал боковыми ответвлениями, порождая побочные анекдоты десятками и включая неимоверное количество того, что историки первобытного эпоса называют «эпизодическим материалом». Не то чтобы мистер Блирни рассказывал скучно, но, даже будь он самым блестящим рассказчиком, Чарлз все равно не стал бы его слушать. Под прикрытием раскатистого хриплого рева он потягивал виски и не спускал глаз с девушки, хотя и более осторожно, чем при первой встрече, когда он глазел на нее совсем по-идиотски.
Она сидела напротив него, между двумя мужчинами, так что дышавший коньяком монолог Блирни клубился вокруг нее, как морской прибой вокруг прибрежной скалы. Ее глаза все время были опущены, она слушала со спокойным, но непритворным вниманием. Раз или два она подняла глаза и по ходу разговора поглядывала то на одного, то на другого, то на третьего. Невозможно было определить, на кого из трех она глядела чаще. Чарлз все же решил, что в целом пальму первенства можно отдать Родрику. Но, когда она смотрела на Чарлза, это был спокойный, дружелюбный взгляд, совсем непохожий на тот ледяной, которым она ответила тогда на его обалделое глазенье. Держалась она ровно, уверенно, без тени развязности, но не холодно.
Вдруг он почувствовал, что пьян. Было ли это результатом трех рюмок виски на пустой желудок или ее присутствия? Во всяком случае, как это часто бывало с ним и раньше, он знал, что опьянение делает его способным к действию. Только когда высшие центры с их сигналами торможения и осторожности бывали выведены из строя, — только тогда он мог отважиться на какие-то смелые шаги. С быстротой молнии в его мозгу замелькали возможные варианты для начала разговора. «Часто ли вы здесь бываете?» Нет, это слишком глупо. Она просто ответит: «Да» или «Нет», а потом что? Нет, лучше начать с более общего: «Кажется, вы немного времени проводите в Стотуэлле?» — «Вот как? Вам кажется?» Значит, он интересуется ею, расспрашивает о ней. Так может что-нибудь получиться. (Он не отдавал себе отчета в том, что такой вариант тем самым заключал бы лестный и безыскусный комплимент, на который он так и не отваживался.) А что, если без всяких «кажется», а просто спросить: «Вы много времени проводите в Стотуэлле?»
Он нагнулся через стол и спросил:
— Вы много времени проводите в Стотуэлле?
Вопрос этот пришелся как раз в паузу между очередными анекдотами Блирни. Получилось так, как бывает в метро, когда человек старается перекричать грохот и выкрикнутый им конец фразы при внезапной остановке поезда раздается на весь вагон. Не связанный со всем разговором, вопрос этот прозвучал грубо, навязчиво, дерзко. Чарлза бросило в пот и затошнило. Блирни и Родрик обернулись и посмотрели на него.
Тем не менее она ответила.
— Это зависит от того, насколько часто дяде приходится ездить по делам за границу, — сказала она. — Если поездка отнимает больше двух-трех дней, я обычно езжу вместе с ним.
— Нуждаетесь, чтобы за вами кто-нибудь приглядывал, не так ли, Бернард? — в восторге закричал Блирни.
Родрик поглядел на него без всякого выражения.
— Да, — сказал он.
Наступила мертвая тишина.
Чарлз почувствовал, что через девяносто секунд его вырвет. Цифра «90» представилась ему со странной четкостью.
Родрик встал.
— Ну, мы пойдем пообедаем, — сказал он. — А вы здесь остановились, Артур? — Он не спросил, обедали уже Чарлз и Блирни или нет.
— Здесь, но, вероятно, уже не увижу вас сегодня, — ответил мистер Блирни. — Надо же мне проведать мою труппу. И так уж я застану только вторую половину программы. Знаете что! — возбужденно прокричал он. — Приезжайте-ка ко мне в воскресенье вечером. Соберутся стоящие люди, да вы их знаете — Элси, Стэнли, Джимми, ну и все прочие. Мы давно не видали вас в Лондоне.
— Но… — начал было Родрик.
— Да заставьте вы его приехать, Вероника, — нетерпеливо прервал его мистер Блирни. — Вам же обоим у меня всегда весело. Признайтесь, — повернулся он к девушке, — ведь вам хочется побывать у меня, милочка, не так ли?
— Да, — просто ответила девушка.
— Хорошо. Мы приедем, — сказал мистер Родрик.