Темп его жизни замедлился до желанной необременительной трусцы. Он забыл вкус спокойствия с тех первых золотых недель мытья окон, когда занятие это еще не стало препятствием на пути к Веронике. Теперь к нему словно вернулось что-то из пережитого в те дни. Его комнатка над гаражом, когда он взбирался туда после работы, чем-то приятно напоминала чердак Фроулиша. Не возникало даже проблемы товарищей по работе: их фактически не было. Была только постоянно растерянная экономка, всецело поглощенная тщетной муштрой постоянно сменяющихся и более или менее тупых девушек из окрестных деревень. Все сколько-нибудь смышленые давно уже были в городе и по большей части обслуживали «молочные бары» по соседству с американскими аэродромами. Лет десять назад дом был бы наполнен целым штатом слуг во главе с дворецким, похожим на сановника восемнадцатого века, словно взятого напрокат из галереи мадам Тюссо.[11] Была бы жесткая иерархия, еще более мелочная и строгая, чем в больнице, и ему пришлось бы как-то втискиваться в ее рамки. А теперь — ничего подобного, он даже не знал имени старика, перекапывавшего сад, или парня, помогавшего ему по субботам. Сам он был словно Робинзон, но он мог не бояться следов на песке.
Однажды жарким и душным вечером он не торопясь протирал передние фары, как вдруг дремотный августовский воздух зажужжал на высокой ноте, словно где-то вилась большая рассерженная пчела. Нарастая, звук перешел в густое, сдавленное фырканье, потом снова взвыл бешеным ревом. Чарлз оглянулся и посмотрел в сторону въездной аллеи. Она большой дугой огибала садик позади дома, чтобы оградить от всяких запахов и пыли деревенскую атмосферу цветника, разбитого перед домом. В просвете живой изгороди он заметил, что, несмотря на крутой заворот и тормозящее действие гравия, кто-то мчался по дорожке со скоростью не менее сорока миль. Он поспешно отступил за солидное прикрытие своего даймлера.
И тотчас же на маленькую площадку перед гаражом с вздыбленным от торможения передом влетел мотоцикл. Песок и гравий брызнули во все стороны, как вода при быстром спуске судна. С приторможенными колесами эта отвратительная машина закружилась на месте. Руль глубоко процарапал краску на двери гаража. Потом машина чихнула, остановилась, и наступила тишина.
Не успел Чарлз выразить свой протест, как мотоциклист опустил подставку и, укрепив машину, обернулся к нему.
— Неплохо, а? — сказал он. — За шестьдесят две минуты от самого города. Точнее, от Хайгета.
Это был крепко сбитый чернобровый юноша с тяжелой челюстью. Лицо его не выражало ни ума, ни чувств, но не лишено было привлекательности. Держался он с непринужденной веселой уверенностью. Должно быть, многое он умел делать как следует, а что касается вещей, которых он не умел делать, то он о них, вероятно, никогда не слыхал.
— Как находите старую колымагу? — он ткнул пальцем в даймлер. — Развалина! Разогнать до двадцати — надо пять минут. — Он громко захохотал, потом внезапно сказал серьезным тоном: — Смотрите! — и быстро поднял капот. — Я придумал, как ее подстегнуть. Тут совсем легко увеличить компрессию на две трети. Видите, как стоит этот жиклер? Тут, знаете, можно еще много выжать.
— Прежде чем входить в подробности, — сказал Чарлз, обретя наконец дар речи, — не разъясните ли вы мне одну безделицу? Кто вы, собственно, такой?
Юноша захохотал.
— Ну да. Я совсем забыл. Вы же не знаете. Я…
— Уолтер, — и в голосе мистера Брейсуэйта, подошедшего к ним сзади, Чарлз услышал интонации, которых он и не подозревал у него. — Это что, твоя машина?
Он пришел сюда из цветника узнать о причине такого шума.
Юноша повернулся к нему и заговорил с наигранной горячностью, как продавец, старающийся всучить товар клиенту, который заведомо никогда ничего не собирается покупать.
— Ну и что же, папа. Я не думаю, что твое запрещение может касаться такой надежной…
— Я тебе сказал: никаких мотоциклов. Значит, никаких мотоциклов, — ледяным голосом произнес мистер Брейсуэйт.
— Да, но ведь эта…
— Кажется, я говорю ясно.
— Ну да, конечно, но, если мне подвернулась такая машина, надежная, как скала, на ней можно абсолютно без опасений…
— Мне ничего не надо объяснять. Тебе не на это отпускаются деньги.
— Смотри, вот здесь телескопическая вилка и…
— Это не предмет для обсуждений, Уолтер.
— …графитная смазка и никакой…
Мистер Брейсуэйт круто повернулся и вошел в дом.
Уолтер посмотрел на Чарлза. Выражение дружелюбного доверия сменилось немного комичным унынием. Большие белые круги вокруг глаз, там, где защитные очки предохраняли от пыли и масла, еще больше усиливали сходство его физиономии с мордочкой какого-нибудь диснеевского зверька.
— Ну его! Мог бы я сообразить не вваливаться сюда на машине. Надо было держать ее в школе или где-нибудь в соседней деревне. Хорош подарок к рождению — шестнадцать лет, и никаких мотоциклов. У него просто дурацкая навязчивая идея! Заладил: опасно, опасно. Но не могу же я не практиковаться еще целых шесть месяцев!
Чарлз молчал, стараясь уяснить положение.
— Простите за тупость, — сказал он. — Но я с некоторых пор привык к спокойной жизни. Я совсем отстал от событий и дошел до того, что не могу воспринимать больше одного явления зараз. Значит, имя ваше Уолтер, и я слышал, что вы назвали хозяина «папа», из чего я заключаю, что вы его сын.
— Совершенно верно.
— И вам шестнадцать лет шесть месяцев, хотя вам можно дать тридцать.
Уолтер просиял.
— Так, значит, я выгляжу старше семнадцати лет? И не похоже, что у меня могут потребовать права, как у несовершеннолетнего?
— Я и еще кое-что знаю о вас, — продолжал Чарлз, стараясь не сбиться с тона. — Вы энтузиаст автодела. История началась для вас с момента изобретения запальной свечи.
Квадратное запыленное лицо Уолтера расплылось в счастливую улыбку.
— Ну, скажем, не запальная свеча, — заявил он тоном знатока, который смакует какую-нибудь тонкую деталь своего любимого дела. — Скажем, дифференциал.
Миссис Брейсуэйт закончила свои утренние закупки в соседнем городке.
— Кстати, я совсем забыла, Ламли, — сказала она, открывая дверцу и готовясь выйти из машины. — Муж хотел, чтобы вы выехали на станцию к поезду 2.45. Я не расслышала имени, но это, должно быть, молодой человек, который летом будет заниматься с Уолтером. Тут, я полагаю, никого из сходящих пассажиров не смешаешь с репетитором.
Чарлз что-то невнятно пробормотал в знак согласия — он никогда не вступал в разговоры с хозяевами — и понес ее свертки в дом.
После завтрака он вывел свой даймлер. Маленькая станция переживала свои ежедневные полчаса относительного оживления, потому что местный поезд развозил по всей округе пассажиров с экспресса, ссаживая их на все более и более тихих полустанках. Это был единственный поезд, с которым до их глухого угла добирались люди или вести из большого мира.
Чарлз сидел на платформе и курил сигарету. Его кепка с лакированным козырьком лежала рядом. Даймлер терпеливо отдыхал на солнышке у подъезда, и от его сидений исходил запах горячей кожи. Объявили о приходе поезда, и он тут же хлопотливо запыхтел у вокзала.
Чарлз вглядывался в пассажиров, стараясь отличить среди них того, кто походил бы на репетитора хозяйского сынка. Сошли всего двое: пожилая женщина с окороком в сумке и мужчина. Это был Джордж Хатчинс.
Несмотря на свою успокоенность и отказ от всевозможных претензий к жизни, Чарлз вдруг почувствовал, что с годами характер его не становится благодушней. Наоборот, теперь он меньше, чем когда-либо, был склонен переносить оскорбления. Одно присутствие Хатчинса менее чем в пяти милях от него было само по себе оскорбительно. Он решил перейти в наступление.
Хатчинс пытливо приглядывался и нервно озирался. Трубка его была наготове, чтобы дать ему возможность подумать, в случае если бы пришлось отвечать или действовать. Уже с первого взгляда Чарлз увидел, что этот грим глубокомыслия за год преподавания в колледже стал более определенным и более профессиональным. В самом взгляде, которым он окинул окружающее — энергично, многозначительно и в то же время подчеркнуто рассеянно, — чувствовалось, что он успешно овладел всякими менторскими штучками. Чарлз сидел на скамье и любовался представлением.