Целых три часа он, ничего не видя, вглядывался во что-то перед собой, наотрез отказавшись от следуемой ему порции тошнотворного пойла, которое разносили неряшливые официанты. Было уже около часу, когда он на несколько минут отлучился. Вернувшись, он заметил, что атмосфера необычно накалена. Оба официанта о чем-то толковали Аде по ту сторону стойки, и один из них с жалобным видом указывал на танцевальный зал.
— В чем дело? — устало спросил он, надеясь, что на этот раз найдется работа и для него.
Он рад был бы любой драке, рад залепить кулаком по чьей-нибудь скуле, легко и без усилия и даже с каким-то злобным наслаждением.
— Бузит там кто-то, — сказал официант постарше и понеряшливее. — Ликер ему, видите ли, не нравится.
Ада ничего не сказала. Она посмотрела на Чарлза и мотнула головой в сторону зала. Он зашагал туда вслед за официантом. Тот подошел к столику, за которым спиной к Чарлзу сидел какой-то человек.
Чарлз остановился за правым плечом сидевшего, не утруждая себя тем, чтобы зайти спереди.
— Говорят, вам тут что-то не по вкусу, — сказал он.
Клиент посмотрел на него через плечо. Над дорогой сорочкой и модным шелковым галстуком показалась дергающаяся маска белого пухлого лица.
— Силы небесные, да это вы, Ламли! — вскричал он. — Неужели в этом кабаке только и есть, что это кирш-виши пополам с карлсбадской и по пяти шиллингов за стакан?
— Да нет, печенки здесь у всех в порядке, — сказал Чарлз. — Но, чем ворчать, скажите мне лучше, что вы здесь делаете? Последний раз мы виделись с вами на чердаке в добром старом Стотуэлле.
Чарлз присел за стол и ждал ответа.
— В такие места, как вы сами понимаете, я хожу не для собственного удовольствия, — начал Фроулиш, раздраженно ерзая на своем стуле. — Эту неделю я дежурю по отделу Скользких Анекдотов. Вот и приходится высиживать в подобных помойках, чтобы собрать свежий урожай.
— «Скажи ясней, разгадок дни прошли», — прервал его Чарлз. Цитата из Мильтона припомнилась ему со времени собственных дней разгадок.
— Ну, что ж тут не понимать, — сказал литератор, буравя его своими крохотными глазками, которые, сузившись, стали не больше угрей, испещрявших его лоб. Его костюм, хотя и весь изжеванный, словно в нем спали, был из очень дорогого материала. — Принесите нам, пожалуйста, два стакана воды, Эразм, — сказал он официанту. — Я хочу пить.
Официант тупо глядел на него и не двигался.
— Вы слышали, что заказал джентльмен, — спросил его Чарлз. — Два стакана воды из-под крана.
— Так вот, — сказал Фроулиш, когда официант наконец ушел. — Вы, надеюсь, слышали о Теренсе Фраше?
— Нет.
— Ну, как можно так закоснеть! — кипятился Фроулиш, как будто Чарлз нанес ему кровную обиду тем, что не слышал о Теренсе Фраше. — Да вы когда-нибудь слушаете радио?
— Не обзавелся, — сказал Чарлз.
— Так видите, — продолжал Фроулиш. — Сейчас Теренс Фраш — величайший авторитет по части юмора. Он пишет сценарии для крупнейших радиопостановок. Его слушают миллионы.
— А вы-то тут при чем? — спросил Чарлз.
— Я один из его сотрудников, — серьезно объяснил романист. — Такое дело, естественно, поставлено на широкую ногу. Сейчас, например, мы регулярно поставляем сценарии Флиммеру и Пэнку для их радиочаса «Шутки в среду». В сущности это программа на полчаса с двумя музыкальными интерлюдиями по три минуты каждая. Ну еще по минуте для музыкальной рамки и объявления исполнителей в конце — словом, чистых двадцать две минуты. Если считать по две шутки в минуту, получается сорок четыре в неделю.
Пришел официант и принес два стакана воды. Стаканы были очень грязные. Фроулиш осушил свой одним глотком, а стакан спрятал в карман пиджака.
— Ну, и сколько же из этих сорока четырех приходится на вашу долю?
— Ну, это знаете, коллективное творчество, — сказал Фроулиш. Он почему-то был искренне заинтересован в том, чтобы как можно подробнее рассказать о всех деталях своей новой профессии. — Раз в неделю мы собираемся вместе и сколачиваем программу. И у каждого сотрудника есть расписание дежурств и поручений на всю неделю.
— И сегодня ваш черед собирать непристойности?
Фроулиш потянулся через стол за стаканом Чарлза выплеснул из него воду на пол, а стакан спрятал в другой карман пиджака. При такой привычке он скоро вконец испортит фасон своего костюма.
— Вот именно. Я вам сейчас все объясню. Если бы вы слушали наши программы, вы бы знали, что техника передач требует, чтобы два-три раза смутно упоминались сальные анекдоты из тех, что сейчас в ходу у слушателей. Все юмористы так делают. Публика хохочет, потому что те, кто знают анекдот, польщены, что автор считает их такими осведомленными, а другие хохочут, чтобы не отстать. И секрет в том, что успех имеют только ходовые анекдоты сегодняшнего дня, — они-то и действуют. Может быть, вы знаете хоть что-нибудь свеженькое? — добавил он и вытащил блокнот.
Чарлз рассказал ему самый непристойный из всех когда-либо слышанных им анекдотов. Он впервые слышал его одиннадцатилетним мальчишкой и часто вспоминал его в юношеские годы, так и не понимая тогда, что он, собственно, значит.
— Нет, он у нас шел на прошлой неделе, — сказал Фроулиш. — Вижу, от вас ни черта не добьешься.
— А какого черта вам от меня нужно, — воинственно возразил Чарлз. В конце концов его послали выпроводить Фроулиша, и он по-прежнему готов был выполнить то, что ему приказано.
— А вот какого, — сказал Фроулиш, внимательно в него вглядываясь. — У меня на этой неделе еще одно поручение. Я должен найти Седьмого.
— То-есть какого это седьмого?
— Сейчас у мистера Фраша только пять сотрудников. Вместе с ним нас шестеро. А у него, как у большинства творческих работников, свои причуды и суеверия.
— Это что же, насчет счастливого числа семь?
— Ну да, вся эта ерунда, — сказал романист. — Семь чудес света, «Семь видов многозначности».[16] Ну и все такое прочее. Нам, собственно, еще один человек вовсе ни к чему, но ему вынь да положь и, насколько я могу судить, все равно кого. Даже вы подойдете, — любезно добавил он.
— Это как же понять, вы предлагаете мне перейти к нему на работу?! — с горделивым видом спросил Чарлз.
— То есть как это перейти? Если вы моете здесь посуду, то по этим стаканам видно, что работой вас не утруждают.
— Я здесь вышибала, — сказал Чарлз. — Так что вы полегче. Стаканы поставьте на место. И, если подойдет девочка, держите себя в границах.
Из верхнего кармана Фроулиш достал широкую резинку. Растянув, он напялил ее себе на голову так, что резинка приходилась над самыми бровями, потом натянул большим и указательным пальцем и щелкнул себя резинкой по лбу. Чарлз удивился: должно быть, это было очень больно.
— А вы решайте, да или нет, и баста, — заревел Фроулиш.
Чарлз перехватил взгляд Ады, глядевшей на него из своего святилища. «Мне в моей практике не приходилось еще иметь дела с образчиками обычного уголовного типа».
— Ладно, — сказал он.
Фроулиш встал. Стаканы нелепо пучили его карманы. Одна из «персиков» подошла к нему и спросила, почему он так рано уходит.
— Видите ли, дорогая, — серьезно ответил он. — От меня вам никакого проку. Я озагадочен.
Они пошли к выходу. Чарлз остановился против Ады.
— О сегодняшней плате для меня не заботьтесь, — сказал он. — Сохраните ее в счет заработанного.
Она посмотрела на него кисло, но без удивления. Яркая лампочка, свисавшая над самой ее макушкой, показывала, как небрежно она пользовалась хной. Волосы у корней были грязно-седые.
— Значит, сматываетесь, — сказала она вяло. — Такой же прохвост, как и все прочие.