Клавка слегка ошалела: господин назначил меня любимой женой, ха-ха!.. Но ответила четко, как перед начальством:
- Понятно.
Чудище затопало обратно в дом. Девицы как стояли, так и продолжали стоять, руки по швам.
- Вольно, - сказала им Клавка. - Голодные? - Она кивнула на стол. - Кушайте...
- Что с нами будет? - Это бухгалтерша наконец-то поднялась, глаза - дикие. - Что с нами будет?!
- Что с нами будет? - подхватила и бледная красавица из только что приведенной чудищем тройки. И все на Клавку таращатся, будто она знать должна, будто она сама не продрала здесь глаза пять минут назад!
Потом она узнала. Ее скоро просветили - когда пришел черед одной из бабенок, той самой, красивенькой. Клавку повели вместе с ней, но не подвешивать, а на экскурсию. Она стояла, смотрела. Да ладно, это не мясорубка, как там, на корабле... Все быстро и чистенько. Трубочки, паутина - и готово, бледная красавица стала спящей красавицей. А через неделю и красавицей уже не была. Голова и та глазу не приятна - лохматая, волосы свалялись, и рожа опухшая. А уж брюхо!..
«Повесят ведь, все равно повесят, дойдет очередь, когда-нибудь дойдет, не век тебе тут куковать, за новыми девками приглядывать.»
«Знаю, что дойдет. А что делать? Понятно, что все, что приплыли! Так хоть подольше пожить, подольше походить на своих ногах, посмотреть на небо, на солнышке погреться, цветочки понюхать, сладенького поесть. Когда я так жила? Да никогда!»
«Но ведь всегда учили - не сдавайся, борись, дерись, убегай. Не прислуживай врагу!»
«А как бороться, скажите на милость, ну как?! Не убежишь ведь, не спрячешься. С трехглазыми драться - не смешите мои тапочки!»
«Ну хотя бы откажись...»
«Откажись быть надзирательницей - так? И что я с этого буду иметь? Быстрее подвесят - и все дела. Или просто заместо меня другую поставят, а я не хочу, сама хочу хоть немножко в начальницах походить. Всю жизнь перед кем-то на задних лапках стояла, так пусть перед смертью другие передо мной хоть чуть-чуть побегают, хоть капельку, да зауважают меня, в рот мне позаглядывают, вон как Марта, крыса эта белобрысая: «Что с нами будет, Клавдия, скажите нам, скажите, вы ж знаете, вам рассказали!» Думаете, на Земле над кем-то поднялась бы? Нет! Не дано - слышали такое выраженьце? Вот оно самое и есть. Не дано, ни к чему не способна, кроме как за стойкой на кассе по клавишам стучать. А учиться-учиться-учиться, зад себе днем и ночью над книгами отсиживать, зрение гробить, сессии бесконечные сдавать и к старости куда-то там выползти - так на это всю жизнь надо положить, а я не хочу. Уж лучше так, как здесь...»
«Но ведь нельзя, недостойно, не по-людски...»
«А что недостойно-то, ну что?! Я, может, бью их или на смерть отправляю? Нет! Я только приглядываю, чтобы вели себя тихо-мирно, ели-пили-спали да гуляли по садику. За изгородью им делать нечего, в инкубаторе тоже. Успеют еще на него посмотреть, как очередь подойдет. Хмыря этого недавнего, спасителем себя возомнившего - и как он только пролез сюда, зараза? - надзирателю сдала! А если речь к тому, что я этакой своей покорностью трехглазым помогаю, так чушь все это, я об этом и не думаю. Плевать мне на них. Я сама по себе, они сами по себе. Просто надышаться хочу перед смертью.»
«Должен быть какой-то выход, надо искать, отовсюду можно уйти, не бывает так, чтобы нельзя...»
«Ничего здесь нет. Только один выход - тот, который вход в инкубатор. И все! И пускай, и ладно. Там ведь не больно, ничего такого. Марта сказала: тепленько, приятно, как в ванне, и сны хорошие снятся. Чем не жизнь? Вон, даже мудрецы, философы всякие в своих муторных книжках писали, что, может, ничего на самом деле и нет, а есть только то, что человек сам себе выдумывает, представляет... Как бы жизнь - на самом деле тот же сон. И тогда какая разница, что во сне этом видеть: Землю, столовку на корабле или садик этот, или другие сны - те, что будут сниться, когда подвесят. А что в тебе ихние, трехглазых чудищ этих, зародыши плодятся и растут, так об этом не думай, и все...»
И настала наконец ее очередь. Усыпили, спеленали, подвесили: «Пусть тебе женишок твой приснится!»
Сколько спала - кто ж его знает! И ведь не соврала Марта, впрямь хорошо было, тепло, мягонько, и сны по первости такие славные снились! Все как на самом деле, реалистично, только в сто раз лучше, а главное - она даже приспособилась ими, снами этими, управлять - что захотела, то во сне и делала, с мужиками обалденными знакомилась, комплименты их принимала, шмотки дорогие на их деньги покупала, и на дорогих машинах-то ее катали, и в круизах она была... Вот только мужа и детишек, хоть и старалась, а не смогла себе придумать, ни разу не приснились.
А потом как-то меняться все начало... Сны перестали слушаться - не снится то, что хочешь, хоть убейся! Взамен крутится муть всякая, которую и смотреть не хочется, прошлая жизнь бежит обратно пущенной кинолентой - нудно, скучно, тоскливо! А потом вдруг мамка-покойница приснилась. Стояла странная, печальная - а ведь Клавка сроду ее печальной не видела! Либо веселой, либо энергичной, либо сердитой, но чтобы так, чтобы та себе по-бабьи, по-деревенски щеку рукой подпирала и вздыхала скорбно - никогда! И вдруг дошло, что это мамка на нее глядит и вздыхает, ее жалеет, подвешенную, вроде мертвую, а вроде еще и живую...