Ну еще бы, подумал Пауэрскорт. Готов поспорить, что тот и с единым пенни не расстался бы, если бы мог этого избежать. Он просто ждал, когда к виску его поднесут заряженный пистолет.
— Так или иначе, Сутер дал мне понять, что мы можем назвать нашу цену. Это мы и сделали. Однако нам было поставлено одно условие. Уверен, вы способны догадаться, какое, лорд Пауэрскорт.
— Молчание, — обронил Пауэрскорт.
— Полное и абсолютное молчание. Нам всем пришлось подписать документ, составленный его поверенными. Даже Мюриэль подписала его, не так ли, Мюриэль?
— Уильям, дорогой, в нем вовсе не говорилось, что мы не вправе обсуждать это в уединении наших домов. И сказать по правде, мы справились со случившимся очень хорошо. Уже через несколько лет мы смогли позволить себе переехать сюда, верно?
Пауэрскорт вспомнил разговор о шантаже, случившийся у него несколько лет назад с одним очень проницательным суперинтендантом столичной полиции. Они в тот раз сидели вдвоем в задней комнате паба у реки.
«Все выглядит так, мой лорд, — говорил суперинтендант, неспешно прихлебывая из пинтовой кружки пиво. — Первое, что проделывает шантажист, это поглубже запускает когти в свою жертву. — Он с силой сдавил кулак левой руки пальцами правой. Скоро от кулака отхлынула кровь, кожа на нем побелела. — Потом он начинает требовать большего. Первый год, мой лорд, может оказаться лишь пробой сил. На второй шантажист уже понимает, что может попросить немного больше. Потом намного больше. А спустя какое-то время он начинает считать, что жертва в долгу перед ним, что он, шантажист, деньги свои заслужил. Такое случается».
— Не могли бы вы рассказать мне о вашей договоренности, мистер Симмонс? О том, каким образом выплачивались деньги, ну и так далее.
— О, тут все было устроено очень порядочно и честно, лорд Пауэрскорт.
— Да Уильям ни на что иное и не согласился бы, не правда ли, дорогой? Что сказали бы в банке, если бы в этом присутствовало нечто необычное?
Действительно, что? — подумал Пауэрскорт.
— Деньги поступали каждый месяц. Мы все условились говорить, если кто-нибудь спросит, что это флотская пенсия нашим мальчикам. Впрочем, никто никогда не спрашивал. Выплаты производились как по часам. Через лондонское отделение «Финчс».
— А вы не обнаружили, что с ходом времени все обходится вам дороже? Доктора, лечение и прочее? — Пауэрскорт постарался, чтобы вопрос его прозвучал сколь возможно невиннее. Впрочем, никакой нужды в этом, как оказалось, не было.
— Конечно обнаружили, лорд Пауэрскорт! — миссис Симмонс даже прогневалась. — Все становилось дороже с каждым годом! Нам приходилось ездить в Швейцарию, в Лондон, в Америку, чтобы повидать тамошних докторов. Приходилось покупать для этих поездок новую одежду и шляпки. И если мы потом оставались там ненадолго отдохнуть, так что же в этом дурного, правда? Подумайте, через что всем нам пришлось пройти! Подумайте о позоре, который ожидал бы нас, если бы все вышло наружу! Я никогда бы уже не смогла пройти по деревне с высоко поднятой головой! Нам пришлось бы уехать отсюда! Я считаю, что молчание стоит любых денег, ты согласен со мной, Уильям, дорогой?
— И все всегда шло гладко? Никаких неприятных сбоев? — Пауэрскорт снова вспомнил о своем суперинтенданте. Кое-что из сказанного им вертелось, дразнясь и подтрунивая, в глубине его сознания.
«Если хоть какое-то из соглашений о выплате денег вдруг да не срабатывает, мой лорд, начинается паника. Жуткая паника. А выпустив джина из бутылки, загнать его обратно очень трудно».
— Все и всегда шло очень хорошо, — ответил Симмонс. Жена его на время удалилась из гостиной. — Была одна задержка, только одна, да и та совсем недавно. Но мы сумели во всем разобраться.
— А сами юноши — молодые люди, следовало мне сказать. Я знаю, что один из них в прошлом году умер. Остальные благополучны?
— Благополучны настолько, насколько того можно ожидать, так говорят нам доктора. Иногда несколько лет проходит без всяких хлопот, потом болезнь вдруг вспыхивает с новой силой.
— А ваш Альфред? Он живет здесь, с вами?
— Лорд Пауэрскорт! Отведайте моего особого кекса! Мои скромные усилия неизменно приносят мне приз деревни. Однажды я даже завоевала третье место на выставке графства Дорсет!
Миссис Симмонс возвратилась торжествующая, принеся огромный кекс с цукатами и маленькую, переплетенную в кожу книжицу.
— Вот! Вам, лорд Пауэрскорт, самый большой кусочек! Уильям всегда говорит, что есть мой кекс малыми порциями не имеет никакого смысла!
— С нашим сыном все обстоит благополучно, — продолжал Симмонс. — Он единственный наш ребенок и большую часть времени живет с нами.
— Уильям даже смог подыскать для него скромное место в банке, лорд Пауэрскорт! Как это мило с его стороны! И, в отличие от большинства мальчиков его возраста, Альфреду действительно нравится жить с его мамой! Ведь так, дорогой?
— Он и сейчас здесь?
— Нет, сейчас его нет, — Симмонсу, уже набившему рот кексом, слова давались не без труда. — Он с самого начала года в отъезде. Отправился в Норфолк, погостить у друга, живущего где-то под Факенхемом. Альфред туда часто ездит. Он всегда был очень метким стрелком. Думаю, они там целыми днями охотятся.
В поисках спасения Пауэрскорт обратился к кексу. Один из братьев, входящих в сообщество «Британии», скорее всего, хорошо владеет охотничьим ножом. Другой ничуть не хуже — ружьем. Смертельно опасная парочка могла бы получиться из них в Норфолке, неподалеку от Сандринхема. И Пауэрскорт начал мысленно составлять еще одну записку к комиссару столичной полиции.
Он совсем уж было собрался покинуть «Лавры», однако миссис Симмонс не отпустила его так сразу.
— Лорд Пауэрскорт! Мы не отпустим вас, пока вы не распишетесь в нашей маленькой гостевой книге! Так делают все наши гости! Если же вы еще и напишете: «лорд Фрэнсис Пауэрскорт», — получится чудо как хорошо! А то ведь никто не поверит, что вы настоящий лорд! О Боже! Это будет ужасно!
Впервые в жизни он подписался как «лорд Фрэнсис Пауэрскорт». На прощание Симмонс сердечно пожал ему руку, сказав, что, если Пауэрскорту понадобится еще какая-то помощь, он может снова приехать к ним. Миссис Симмонс заверила его, что в их скромном доме он всегда будет желанным гостем. У нее имеется рецепт еще одного кекса, который она непременно освоит к следующему его визиту.
18
— Ты просто сядь в задней части лодки, Фрэнсис.
— По-моему, ее принято называть кормой, Джонни.
Пауэрскорт и Фицджеральд отплыли из Хаммерсмита вверх по Темзе, намереваясь осмотреть прибежище богатых гомосексуалистов Лондона. Пауэрскорту хотелось увидеть его своими глазами. Стоял поздний вечер, холодный ветер задувал над рекой. Фицджеральд раздобыл где-то старенькую гребную шлюпку.
— Знаешь, Фрэнсис, этот дом обратил меня в очень суеверного человека. Вот уж два раза я, уходя от него, видел одинокую сороку [58]. И сколько ни озирался по сторонам, второй так и не углядел. А от клятого дерева меня уже попросту тошнит. Стало быть, мы подкрадываемся к ним со стороны для них неожиданной. Господи, Фрэнсис, да сиди ты, ради всего святого, спокойно. Утопишь же обоих.
Шлюпка, похоже, обладала собственным необузданным нравом — она начинала раскачиваться, крениться и черпать воду в мгновения самые неожиданные.
— Мы, собственно, куда плывем, Джонни?
Шлюпка, виляя, устремилась на роковое свидание с бастионами Хаммерсмитского моста, и Пауэрскорт принялся гадать, удастся ли ему вплавь добраться до берега.
— Заткнись, Фрэнсис! Я просто стараюсь держать чертову посудину посередине реки. Здесь течение слабее.
В конце концов лодка усвоила некий ритм движения и могучие руки Фицджеральда повлекли ее вверх по течению. Хэмптон-Корт [59], думал Пауэрскорт, будем стараться, глядишь, доберемся и до Хэмптон-Корта, а то и до Оксфорда. Хотя на такой скорости нам туда в этом году не попасть. Даже на середине реки течение оставалось сильным, а продвижение медленным, и плеск весел казался ненатурально громким.
58
Сорока считается в Европе птицей опасной, зловещей, связанной с ведьмами и колдовством. Старинный английский стишок о сороках, увиденных во время прогулки, начинается строкой: «Одна для печали, две для веселья».
59
Огромный дворец с парком на берегу Темзы, под Лондоном, бывший до середины XVIII века королевской резиденцией.