20
Что там говорила его мать о Риме? Пауэрскорт огибал гору упаковочных клетей, протянувшуюся от приставшей к берегу грузовой лодки до «Даниэли». В это утро, следующее за днем его приезда, он обошел Венецию против часовой стрелки в слабой надежде увидеть где-нибудь промельк лорда Эдуарда Грешема. «Эдуард сказал мне, что хочет совершить путешествие в Рим. Я не стала спрашивать, что это значит. Возможно, тут есть какая-то связь с этой его ужасной религией». Старая леди сидела, прямая, как шомпол, в своей холодной зале, перебирая по ходу разговора жемчуга на шее.
Возможно, тут есть какая-то связь с этой его ужасной религией. Если ты хороший католик, тебе нет нужды ездить в Рим, не правда ли? Это же не Мекка — или куда там еще отправляются в свои паломничества мусульмане? Что уж такого особенного в Риме? Или он обещал Луизе свозить ее в этот город? Не было ли его путешествие искупительным — Эдуард отправляется туда, где хотела побывать с ним Луиза? «В память» [69].
Пауэрскорт уже прошел половину пути до приморья, достигнув неприветливых ворот Арсенала. Четверка меланхоличных львов стояла перед ними на страже, пятый надменно пристроился у самых ворот. И львов этих они тоже украли [70], венецианцы, вспомнил Пауэрскорт, так же как украли того, что украшает собор Святого Марка на площади опять-таки Святого Марка, как украли тело своего покровителя, все того же святого Марка, из какого-то захоронения в Александрии [71]. Пираты, все до единого, а собор Святого Марка — попросту пиратская пещера, в которой хранится добро, награбленное в Константинополе и на торговых путях венецианских кораблей. Как раз здесь их и строили, эти корабли, думал Пауэрскорт, сворачивая налево и шагая вдоль высокой красной каменной стены, оберегавшей тайны Арсенала. На вершине своего могущества они способны были выпускать по одному боевому кораблю в день, припомнил он, за этими стенами работала поточная линия, на которой корабль собирался за сутки — от киля до полной парусной оснастки.
Теперь впереди лежали бедные кварталы города, венецианцы жили здесь скорее в лачугах, чем во дворцах, улицы покрывал мусор, по которому бродили голодные, вечно подвывающие коты. Леди Грешем говорила что-то и об этих местах тоже. Память Пауэрскорта, переходившего по изысканному кованому мостику через узкий канал, сработала едва ли не со щелчком. «Ему нравилось прогуливаться по самым бедным кварталам — ну, знаете, лорд Пауэрскорт, разрушающиеся, обваливающиеся в воду палаццо, свисающее из окон постиранное белье». Да, постиранного белья здесь хватает, подумал он, когда какая-то простыня, соскользнув с веревки, упала на узкую улицу в паре футов за его спиной.
Колокола звонили над всем городом, дальние колокола, ближние колокола, колокола печальные, колокола старые, колокола новые — все они сзывали венецианцев на воскресную мессу. Месса, подумал Пауэрскорт. Может быть, поездка Грешема как-то связана с мессой? Но еще не успев углубиться в эту мысль, он понял, что заблудился. Запутанная топография Венеции в который раз обманула его. Сохранить в этом городе чувство направления попросту невозможно, вспомнил Пауэрскорт, — ты думаешь, что наконец добрался до порта, а попадаешь на совершенно сухопутную маленькую площадь; рассчитываешь увидеть железнодорожный вокзал, а видишь собор Святого Марка, собственной персоной. Месса. Венецианцы стекались к утренней службе. Некоторые несли цветы. Старухи несли цветы, бабушки, согнувшиеся под их тяжестью почти в три погибели. Откуда здесь столько цветов? — дивился Пауэрскорт. Скорее всего, они крадут и их, как украли тех львов, — рано утром пиратские флотилии отплывают к материку, чтобы пограбить там всласть.
И тут он понял. Старухи несли цветы не на мессу — на кладбище. У мессы они, скорее всего, уже побывали — у ранней мессы, устраиваемой специально для скорбящих. Если он последует за ними, то выйдет к пристани, от которой лодки отплывают к венецианскому «Острову мертвых», Сан-Микеле на Изоле, кладбищу, со всех сторон окруженному водой, — поверхность острова целиком покрыта надгробиями, гробницами и вычурными итальянскими изваяниями. Как раз такое место, которое с удовольствием посетила бы на досуге королева Виктория, подумал Пауэрскорт, — еще бы, куда ни глянь, одни только мертвые.
Он терпеливо следовал за вереницей старух, совершавшей извилистый путь по лабиринту проходов и темных улочек, приближаясь к Фоундаменте Нуове.
«Мы сбиваемся с пути Твоего и блуждаем, подобно овцам пропавшим [72], — вспомнил Пауэрскорт высокий и ясный голос священника своей церкви в Роуксли. — Слишком часто следуем мы помыслам и желаниям сердец наших… Помилуй же, Господи, тех, кто осознал проступки свои». Должно исповедоваться в грехах своих, прежде чем ты причастишься таинств.
Они добрались до берега. Два баркаса стояли здесь, готовые отправиться со скорбящими в недолгий путь к Сан-Микеле.
Исповедь. Вот в чем все дело. Если ты не исповедовался в грехах своих, ты не вправе причаститься тела и крови Христовых. А если ты несешь ответственность за тело и кровь принца Эдди, тебе есть в чем исповедоваться. Возможно, он ищет место для исповеди. Возможно, путешествие в Рим завершится в исповедальне.
Старухи грузились на борт, продолжая крепко прижимать цветы к груди, баркас медленно покачивался на воде. За ним виднелся другой — темный, похоронный, с облаченной только в черное командой, — уже медленно подвигавшийся к печальному острову. Утро на Сан-Микеле нынче выдастся оживленное.
Теперь он услышал пение, гимн, изливавшийся из роскошного дворца — рококошного шедевра. Иезуиты, думал Пауэрскорт. Быть может, лорду Грешему требуются для исповеди иезуиты, чья ученость и казуистичность способны предложить ему некую разновидность отпущения грехов.
Пауэрскорт заблудился. Проклятие, подумал он, взглянув на часы. Я же должен через полчаса быть на ленче в «Флорианс». Проклятие! Где этот чертов «Флорианс»? Куда он запропастился? Где площадь Святого Марка?
Он решительно взлетел на мост, но, дойдя примерно до середины его, остановился и огляделся. Звон колоколов разливался над улицами, однако с какой колокольни, он сказать не мог. За спиной его послышался голос:
— Вы, случаем, не заблудились? Заблудившиеся люди выглядят здесь, в большинстве своем, точь-в-точь как вы.
Мы сбиваемся с пути и блуждаем, подобно овцам пропавшим, подумал Пауэрскорт. Священник, весь в черном, в весьма изящной берете на голове, пришел на помощь заблудшему.
— Боюсь, что заблудился. Мне необходимо через полчаса быть во «Флорианс», — исповедался Пауэрскорт.
— «Флорианс» на площади Святого Марка? Я сам туда направляюсь. Мы могли бы пройтись вместе.
Священник, как сказал он Пауэрскорту, был на самом-то деле англичанином, служившим на Фармстрит, в церкви иезуитов, что в лондонском Мейфэре [73]. Возможно, Пауэрскорту она известна? Известна. Деньги, грустно сказал священник, там так много денег. И Пауэрскорт стал прикидывать, какие грехи могут оказаться соизмеримыми со столь большими богатствами.
Выяснилось, что оба они питают интерес к живописи. Священник, отец Гилби, был ревностным поклонником семьи Беллини. Побывал ли уже Пауэрскорт на Мурано, чтобы посмотреть тамошних Беллини? Многие туристы их пропускают.
Пауэрскорт пообещал совершить паломничество туда, прежде чем он покинет Венецию. Они расстались среди голубей площади, на которой музыканты уже продирались сквозь заздравную песню из «Травиаты».
— Надеюсь, вы сможете найти то, что ищете, лорд Пауэрскорт. По-моему, вы что-то ищете. Да благословит вас Бог.
Пауэрскорт поспешил к «Флорианс», снедаемый страшной мыслью. Лорд Эдуард Грешем, прежде чем присоединиться к римской католической церкви, получал наставления в новой вере. В Центральных графствах он этого сделать не мог, на сей счет Пауэрскорт был уверен. Уж не на Фарм-стрит ли он их и получал — у отца Гилби?
Не приехал ли Грешем в Италию в обществе своего собственного отца-исповедника? И пока великий инквизитор сидит, ожидая, в отеле «Даниэли» или склоняется над блюдом с дарами моря во «Флорианс», эти двое укладывают чемоданы, чтобы добраться до вокзала имени леди Люси и продолжить путешествие в Рим?
69
Вообще говоря, это стандартное начало надгробной надписи — «В намять о…», однако здесь, вероятно, подразумевается посвященный памяти умершего друга сборник стихотворений Альфреда Теннисона (1809–1892).
71
Покоящееся в соборе Святого Марка тело евангелиста Марка было перевезено туда в правление дожа Джустиниано Партечако (828–830) из Александрии в Египте.