В этот день Грешема найти не удалось.
Не удалось и на следующий.
Пауэрскорт слонялся по городу, заглядывал в церкви, обходил дозором музеи, бесконечно прохаживался по берегу — до моста Риальто и обратно, к площади Святого Марка. Он написал леди Люси. Его уже хорошо знали здесь — официанты «Флорианс» и голуби на площади: официанты, когда он входил, печально покачивали головами, голуби строй за строем взлетали перед ним под звуки арии из «Аиды». Пауэрскорт подумывал, не заказать ли ему в Лондоне какие-нибудь ноты — для расширения здешнего репертуара. Джонни Фицджеральд доставил бы их сюда за пару дней. Он снова написал леди Люси.
Синьор Панноне, управляющий «Даниэли», был встревожен. Он ощущал нараставшие в Пауэрскорте беспокойство и возбужденность. Он тоже, думал Панноне, наблюдая, как лишившийся сна Пауэрскорт расхаживает взад-вперед по темно-красным коридорам отеля, подхватил американскую болезнь, неспособность усидеть на одном месте.
Синьор Липпи, метрдотель «Флорианс», пришел на совещание, состоявшееся в расположенном на втором этаже кабинете Панноне, из которого открывался вид на лагуну и остров Сан-Джорджо Маджоре. Синьор Липпи был человеком худым и высоким, на пальцах его мерцала целая коллекция серебряных колец.
— Ничего не понимаю, лорд Пауэрскорт, — сказал Панноне, горестно озирая родной город. — Мы ищем его каждый день. Каждый день мы можем сказать, где побывали вы. Еще до того, как вы вернетесь. Мы знаем все. Но где же лорд Грешем?
— Возможно, он, как и думает лорд, уехал, — синьор Липпи прижимал к груди кипу своих заново отпечатанных меню.
Он воскресает, думал Пауэрскорт. И в третий день воскреснет и будет судить живых и мертвых.
— Я не думаю, что он уехал. Не знаю почему. Вот вы, лорд Пауэрскорт, прежде думали, что он уехал. Теперь вы не уверены. Это так?
— Это так, — печально ответил Пауэрскорт.
Официант, войдя, вручил Панноне стопку бумажных листков.
— Видите, лорд Пауэрскорт. Видите, у нас новые донесения. Мы получаем их каждые несколько часов. Каждый раз просматриваем их. Всегда просматриваем. И никогда ничего. Ничего, — Панноне перебирал листки в поисках хоть чего-то обнадеживающего. — Он на Бурано, говорится в одном, прогуливается вдоль моря. Он в церкви Санта-Мария Формоза. Он в Академии, осматривает картины. Он завтракает на Лидо. Он повсюду. И нигде.
— Вот еще. Он на острове Сан-Джорджо, гуляет со священником у маленьких маяков. Это было лишь час назад.
— Со священником, говорите? — Пауэрскорт с вновь пробудившимся интересом наклонился вперед.
— Да, со священником. И что с того? В Венеции, как и в Италии, полным-полно священников.
Пауэрскорт рассказал им о знакомстве с отцом Гилби и его загадочных прощальных словах.
— Вы думаете, он приехал сюда с лордом Грешемом? Отец-исповедник? — синьор Панноне поднялся из кресла и подошел к окну, выходящему на построенную Палладио церковь Сан-Джорджо Маджоре.
— Думаю, это возможно. Но постойте, джентльмены, постойте, — Пауэрскорт говорил медленно, стараясь придержать пустившиеся вскачь мысли. — Возможно ли остановиться в Венеции, не останавливаясь при этом в отеле? Вы можете, конечно, поселиться в чьем-то доме или палаццо, однако я не уверен, что у Грешема есть в Венеции близкие друзья.
Но предположим, что вы священник. Разве не селитесь вы в семинарии или в монастыре? Привозя с собой, в обстоятельствах исключительных, и гостя? И кормитесь вы в этом случае в трапезной монастыря или где-то еще. Такой визитер не посещает кафе, отели, рестораны. Ни один официант его не видит. И ваша великолепная служба разведки попросту не работает. Никаких новостей вы при этом получить не можете.
Наступило короткое молчание. Теперь уже все трое стояли у окна, глядя на постройки острова.
— На Сан-Джорджо есть монастырь, — негромко сказал синьор Липпи, — прославленный. Дома, трапезная, библиотека — все построил Палладио. Однако желающих осмотреть эти шедевры туда не пускают, даже американцев.
Мысль о том, что существуют места, в которые не пускают американцев, явно утешила синьора Панноне.
— Все это правда, — сказал он, — все правда. Значит, нам следует выяснить, кто присутствует на острове. И кто, возможно, гостит. Как нам это сделать, синьор Липпи?
И эти двое быстро затараторили по-итальянски, резко подчеркивая каждое слово взмахами рук. Время от времени Пауэрскорт гадал, не дойдет ли у них дело до драки, настолько ожесточенным выглядел их разговор.
— Bene. Bene.Итак, лорд Пауэрскорт, вот что мы предлагаем. — Точно так, подумал Пауэрскорт, предлагает вам меню официант во Франции. — План, возможно, несовершенный, но мы думаем, он сработает. Да? — Панноне бросил быстрый взгляд на синьора Липпи, и тот с силой закивал. — Время у нас еще есть. Сейчас четверть восьмого, это не слишком поздно, чтобы заглянуть в монастырь, пока там не начали молиться на ночь или чем они еще занимаются.
Наш управляющий поставками, здесь, в «Даниэли», — он широко повел рукой, охватив этим жестом и свой кабинет, и ту часть Венеции, какая виднелась в окне, как будто и она была частью его отеля, — он ведет дела и с монахами Сан-Джорджо. — Не с монахами, прошу прощения, а с их экономкой. Она проработала там долгое время. И знает все. Знает всех. Очень много говорит. Возможно, потому, что монахи все больше молчат и с ней не разговаривают. Видит Бог, женщины не могут не говорить. — Он покачал головой, вспомнив, возможно, о болтливости собственных женщин. Пауэрскорт подумал, что, кроме жены, у него, пожалуй, имеются и дочери. — Я сейчас же переговорю с ним. Мы пошлем его на остров. Он побеседует с этой женщиной, с экономкой — или, возможно, просто послушает ее. А после вернется сюда и все нам расскажет.
Однако я еще не сказал вам о лучшей части нашего плана, лорд Пауэрскорт. Нам придется дождаться здесь его возвращения, вам и мне. Иногда эта экономка говорит часами. Не думаю, что долгое ожидание понравится нам — вам и мне. Поэтому мы пошлем туда лучшего гондольера Венеции, самого быстрого в городе. Вот он перед вами, синьор Липпи! Каждый год он побеждает в гонках гондол. Каждое воскресенье упражняется на Канареджио. Эти гонки — подобие вашего Хенли [74]. Вам ведь нравятся гонки в Хенли, это так?
Пауэрскорт заверил его, что это так.
— Ну вот, он именно тот человек, который нам нужен. Он, может быть, и не привык управлять гондолой в таком сюртуке, но будет счастлив помочь нам. Что ж, нам надо идти. Мы не можем терять время.
И двое итальянцев торопливо направились к выходу из комнаты.
— Не забудьте фотографию! — крикнул им вслед Пауэрскорт. — Фотографию лорда Грешема.
— Мой Бог, мой Бог, мы едва не забыли ее. Боюсь, нам все же не следует так спешить.
Пауэрскорт выглянул в окно. Под ним стояли на своем посту ночные швейцары «Даниэли» в просторных, накрепко застегнутых во избавление от холода плащах. Справа сидел на высокой колонне довольный лев Святого Марка, все еще ожидающий случая предупредить горожан о вторжении с моря. Правее Сан-Джорджо различались на острове Джудекка огни другого огромного собора Палладио, храма Спасителя, построенного, как и Санта Мария делла Салуте, в благодарность за избавление от чумы. У берега покачивались на воде гондолы. Голуби еще суетились на площади Святого Марка, где одинокий оркестрик напитывал ночной воздух звуками «Сельской чести» Масканьи.
Внезапно у гондол поднялась суматоха. Синьор Липпи, переодевшийся в белую, с короткими рукавами рубашку, готовился, с поблескивающими под береговыми огнями серебряными кольцами, к плаванию — на корме гондолы уже сидел упитанный человечек.
Пауэрскорт наблюдал за их отплытием, за гондолой, стремительно рассекавшей воду лагуны, становившейся все меньше и меньше, пока она не достигла ступеней Сан-Джорджо. Пауэрскорту казалось, что он видел, как пухлая фигурка скрылась за дверью справа от пристани.
74
Город на Темзе, в котором ежегодно в июле проводится гребная Хенлийская регата, ставшая ныне неофициальным первенством мира.