Река протекала вдоль университетского городка, а затем убегала к лесам. Мадлен двинулась дальше. Поначалу она шла мимо прибрежных домов и садов. Мимо квадратных сооружений, когда-то возведенных на этой территории первыми. Время от времени на Мадлен лаяли собаки. Она Делала шаг за шагом, уставившись на горизонт и не глядя на дорогу. Ее ноги едва касались земли. В конце пути, там, вдалеке, располагался мост. Она видела его лишь раз, вскоре после смерти сына. По ее прикидкам, до моста было несколько часов хода.
Она несла Алексиса в своей голове, в своем сердце. Возвращалась к его детству. Ее пустое чрево покачивалось. Ребенок спал в другом месте, под ее ногами, а она мысленно уносилась в те светлые часы, к тяжелому животу, к налитой груди, к растрескавшимся соскам. О, если бы только земля могла растрескаться. Пусть бы земля разверзлась и выплюнула проглоченное обратно. Но земля намертво сжала зубы.
Чем дальше уходила Мадлен, тем заметнее редела городская застройка и тем ярче зеленел пейзаж. Берега реки становились менее однообразными. Она встретила велосипедиста, затем прохожего. Они поздоровались с Мадлен. Та молча кивнула в ответ.
На дворе все еще осень, Алексис все еще жив. Идет второй месяц его учебы в университете. Теперь Алексис точно знает, где находятся нужные корпуса и аудитории. Листья платанов начинают опадать. По улицам кружатся вихри пыли, подсвеченные яркими солнечными лучами. Алексис, до смерти которого остается девятнадцать месяцев, взволнованный донельзя, с широкой улыбкой выходит из здания факультета. Снаружи тепло, на смену сентябрьской серости пришли яркие краски, которые играют в переглядки со стеклянными фасадами больших зданий. Алексис бодрым шагом направляется в библиотеку. У него такое ощущение, будто за спиной раскрываются крылья, а подошвы его «адидасов» пружинят так энергично, что, кажется, он может дойти хоть до Луны. Все-таки мечты сбываются. Профессор Марлоу в очередной раз прочел очередную выдающуюся лекцию. Тяжелую для восприятия, нагруженную специальными терминами, проникнутую страстным желанием донести до аудитории нечто очень важное. Слушать его — совсем не то что отсиживать ягодицы на слишком твердых скамьях во время унылых занятий с другими преподавателями и ждать, когда все это закончится. В докладе мэтра не было ни доли снисходительности, ни малейшей попытки разжевать для студентов материал, лишь безупречная констатация того, как безудержно финансовые рынки и экономика в целом захватывают власть над миром и жизнью каждого человека. Того, как уничтожается этика, того, как политик приравнивается по статусу к муравью. И на десерт — живописание мира в духе Олдоса Хаксли, мира, который уготовила нам эта денежная тирания. После лекции Алексис думает только о том, чтобы взять в библиотеке все книги Марлоу, запереться на выходные в своей комнате в родительском доме и с головой погрузиться в экологическую и структурную драму мира, в исторические предпосылки, которые привели его к ней, в философские, культурные и прагматичные решения, разработанные гениальным мозгом его преподавателя. На этот счет у Алексиса нет ни малейшего сомнения: профессор Марлоу — гений.
Он толкает дверь библиотеки и проникает в мир тишины и бумаги. Входит туда, будто в убежище. Нет больше ничего, кроме шелеста страниц и бесшумных шагов немногочисленных посетителей и студентов. Никто не обращает на него внимания, он может преспокойно блуждать по лабиринтам вековых мыслей. Здесь он освобождается от той неловкости, которая столь часто сковывает его в присутствии других. На стеллажах теснятся сотни скрупулезно выровненных томов со штрих-кодами. Он доходит до секции политэкономии и легко обнаруживает четыре труда Марлоу. Изначально написанные на английском, они были переведены на десяток иностранных языков. Алексис довольствуется франкоязычными версиями, что, в общем-то, не так и плохо, учитывая солидный вес этих внушительных томов. Он забегает со своей добычей в общежитие, здоровается с соседями, сведя социальное взаимодействие к необходимому минимуму, собирает кое-какие вещи и спешит на вокзал. Едва расположившись в вагоне поезда, он открывает работу, опубликованную Марлоу первой, и вскоре уже не слышит стука колес, поглощенный вопросами расколотого общества, экономического психоза и рабства нового времени. Алексис читает, то и дело моргая (он должен был сменить контактные линзы еще в начале недели, но забыл заказать новый комплект), читает долго-долго, пока наконец не поднимает голову и не понимает, что проехал свою станцию.