Мама не сказала ни слова против: оценив все плюсы и минусы, она пришла к логичному выводу, что женское лицо-череп на моей правой лопатке – куда более безобидный каприз, чем плавящийся в ложке героин. Спасибо, ма, ты всегда искренне пыталась понять меня, несмотря на то, какие мы разные.
Конечно, на одной татуировке я не остановилась – на теле появлялись все новые и новые рисунки. Я знала, как ощущается боль от иглы на бедрах, пояснице, ребрах, руках, лодыжках. Она была разной, в отличие от того, кто ее причинял. Единственным человеком, которому я доверяла свою кожу, был и остается Олав. Поэтому сегодня, всего на день, я прилетела в Италию, куда он переехал год назад с женой и двумя детьми. Чего не сделаешь ради хорошей татуировки в исполнении лучшего друга?
К слову, Harley-Davidson я все-таки купила пару лет назад на гонорары от фотосессий: выяснилось, что журналы со-всемирно-известными-названиями готовы неплохо платить за качественные снимки. Особенно той, кто всегда находит необычные лица и уникальные кадры, показывает привычные вещи с нового ракурса и выезжает на съемки в любые точки земного шара, будь то Аравийский полуостров или сомалийская пустыня. Я сделала себе имя, и сейчас, если главному редактору крупного издания требуется фотограф, он звонит Ли Хансен – мне.
Снова возвращаюсь взглядом к руке, над которой трудится Олав. Наблюдаю за тем, как на предплечье возникают четкие ровные линии.
– Спасибо, что нашел для меня время.
На секунду он прерывается. Голос звучит непривычно серьезно.
– Ли, после того, что ты для нас сделала, я – твой вечный должник.
– Брось… – Невольно морщусь, чувствуя, как игла вновь проникает под кожу.
– Не скромничай. Понятия не имею, как тебе удалось выбить квоту на операцию Андреасу, но если бы не ты…
Ему тяжело говорить об этом, и я понимаю, почему. Когда твой ребенок серьезно болен, каждый день превращается в бомбу замедленного действия. В тот период она грозила рвануть в любой момент, и только срочная операция могла спасти старшего сына Олава. Проблема заключалась в том, что квоту на операцию пришлось бы ждать минимум полгода, в то время как у Андреаса не было и нескольких месяцев.
Я помогла ему, впервые использовав свой то ли дар, то ли проклятие ради другого человека. Обычно в чужие сны меня приводит примитивное желание переспать в воображаемой реальности с симпатичным и более чем настоящим парнем, с которым я познакомилась на вечеринке или на улице. Декорации при этом могут быть любыми: джунгли Амазонии, Букингемский дворец, площадь Святого Петра в Риме. Да хоть затерянная в океане Атлантида – никаких ограничений. Воспоминания о таком сне можно стереть, а можно позволить счастливчику запомнить весь процесс в мельчайших деталях, чтобы пощекотать нервишки при следующей встрече. Очень удобно, если ты – остро реагирующий на физический контакт интроверт со здоровым либидо: не надо ходить на бесконечные свидания, отвечать на одни и те же вопросы, переживать, если парень пропал после первого секса. К тому же иллюзия обеспечивает стопроцентную защиту от ЗППП. С какой стороны ни посмотри, сплошные плюсы.
Если говорить о ситуации с Олавом, то проникнуть в сон главного министра здравоохранения и убедить в том, что квота незамедлительно должна быть выделена двенадцатилетнему Андреасу Линдбергу, оказалось совсем несложно. Стоило всего лишь предстать перед министром в образе ангела, передающего волю небес. В ту ночь я узнала две вещи. Первая: некоторые государственные чиновники искренне верят в бога. Вторая: нимб мне к лицу.
– Я рада, что Андреасу лучше. Как проходит реабилитация?
На лице Олава появляется счастливая улыбка, и я, не сдержавшись, улыбаюсь в ответ: даже самые суровые мужчины преображаются, когда речь идет о семье.
– Знаешь, переезд в Неаполь был отличной идеей. Климат намного лучше, чем в Осло, теплое море в получасе езды на машине. Единственное, чего мне не хватает в Италии – моих любимых лакриц.
Олав тяжело вздыхает. Я наклоняюсь к нему и громко шепчу:
– Старушка Ли привезла кое-что своему любимому мастеру…
– Да ладно?! – Он опять отрывается от моей руки и смеется. – Ли, ты просто ангел!
В голове всплывают большие белые крылья, к которым я никак не могла привыкнуть, и ошалевшее лицо министра напротив. Ох, Олав, ты даже не представляешь, насколько ты прав.
Неожиданно по радио звучит песня, которую я никогда не слышала. Она кажется такой знакомой, будто я сама написала ее – написала и забыла. Меня не покидает ощущение, что повторяющаяся рефреном мелодия – это переложенный на музыку ритм моего собственного сердца. Она так прекрасна, что я закрываю глаза в попытке прочувствовать глубже каждую ноту, каждую рифму. Слушая сильный мужской голос с легкой хрипотцой, я вдруг вспоминаю отца и странную колыбельную, которую он сочинил для меня.