Но поколения сменялись, люди начали шептаться о мне и моей жене. Они утверждали, что я какое-то фантастическое существо, пьющее кровь, чтобы оставаться вечно молодым. Народ фейри медленно исчезал из лесов, вытесняемый возрастающей враждебностью людей.
Эрнестина стала бродить по лесам, уходя все дальше и дальше, иногда пропадая там целыми днями. Ее странствия причиняли мне боль, хотя я и понимал, что она дикое существом, которое я не в силах приручить, да и мне не хотелось держать ее взаперти. Но я скучал по ней всем сердцем.
Однажды она вернулась после недельного отсутствия, и когда она проскользнула в нашу комнату, я свирепо посмотрев на нее, спросил:
— Где ты была?
— Общалась с деревьями и заботилась о реках.
Ее голубые глаза были полны печали, а кожа казалась бледнее, чем когда-либо.
— Тебе следовало бы лучше ухаживать за собой. Выглядишь как смерть.
Я не это хотел сказать. Правда.
Но взгляд Эрнестины стал диким, и она закричала — ужасным, раздирающим горло воплем. Она выбежала из наших покоев прямо в снег. Я побежал за ней, но потерял ее в лесу, среди темных голых деревьев.
Она не вернулась на Рождество. Я сам залез на большую елку и развесил на ветвях подарки и фонарики, надеясь, что свет и радость этого времени года вернут ее ко мне; но она не пришла.
Прошел год, потом еще. В четвертый сочельник после ее исчезновения я снова зажег елку, но в своем горе был неосторожен, и ветви загорелись. Люди сочли это дурным предзнаменованием и выгнали меня из замка. Мне посчастливилось спастись, сохранив свою жизнь, у меня остался лишь один обугленный обломок большой рождественской елки.
В ту ночь я вернулся туда, где впервые встретил Эрнестину — к горячему источнику. Но он замерз. В плоскости льда я мельком увидел свое отражение и недавно поседевшие волосы на висках. Связь с Эрнестиной была разорвана, и я начал стареть.
Обезумев от горя, я достал из кармана обломок дерева и ударил им по замерзшему озеру — ударял снова и снова, пока лед не треснул и не раскололся на части. Я вытаскивал куски битого льда посиневшими от холода пальцами. Дрожа от холода, я разделся догола и залез в водоем, погрузившись по шею.
— Эрнестина, — шептал я. — Прими мою любовь, мое сожаление и мою смерть.
Закрыл глаза и стал ждать смерти.
Мягкая волна тепла распространилась по пальцам ног, просачиваясь вверх по конечностям. Я открыл глаза и увидел, что водоем светится золотом, как будто в его глубине сияет яркое солнце. Когда пять маленьких пальчиков коснулись моей груди, я поймал эту знакомую руку за запястье, вытащил Эрнестину, и прижал к себе в агонии восторга.
Мы позволили говорить нашим телам, в отчаянном танце конечностей, поцелуев и желания. Мороз полуночного часа не мог коснуться нас, потому что мы лежали, завернутые в теплые объятия воды.
— Ты не сможешь снова стать бессмертным, — прошептала Эрнестина. — Я сожалею, любовь моя. Это было заклинание, которое я могу использовать лишь один раз, и нет другой магии, которая дала бы тебе продолжительность жизни фейри.
— Это был мой проступок, и я понесу наказание, — я поцеловал ее в лоб. — Все, чего я хочу, — быть рядом с тобой, так долго, как ты мне это позволишь. Мы построим хижину и заживем тихо, в блаженстве и одиночестве. Вот мое единственное желание.
— Так и будет, — ответила она. — Я не покину тебя до конца твоих дней.
Через некоторое время мы вышли из воды, и Эрнестина наколдовала для нас теплую одежду. Мы вместе поднялись на холм неподалеку от деревни, и увидели рождественский рассвет, сияющий на горизонте розовым золотом.
Через окно соседнего фермерского дома я заметил отблеск свечей и заросли темно-зеленых ветвей. Потянув Эрнестину за собой, я подошел ближе и сквозь матовые стекла увидел маленькую елочку, украшенную гирляндами, лентами и блестящими безделушками.
Маленький мальчик вышел из дома с ведерком молока и уставился на нас. Он был слишком мал, чтобы узнать меня, так как после отъезда Эрнестины я вел затворнический образ жизни.
— Доброе утро тебе, мальчик, — сказал я. — Скажи мне, что это за дерево в твоем доме?
— Это рождественское дерево, — ответил он. — Большой дом на городской площади сгорел, поэтому у каждой семьи есть теперь своя собственная, маленькая ель. Да благословят вас святые, сэр!
И поскакал прочь, к конюшням.