Когда Ведьмак забрал ребенка, все выразили слабый протест, но магия никогда не лгала. Все, что он забирал, было действительно нежеланным. Большинство людей, казалось, быстро забыли о ребенке, но Гаммер Бреннах — нет.
— Я пыталась хотеть этого, — сказала она Тисл, в то время как в ее слезящихся стареющих глазах собралась влага. — Но у меня уже было четверо собственных детей. С еще одним я бы не справилась.
Что Ведьмак сделал с ребенком?
Вопрос мучил Тисл с тех пор, как она услышала историю, мучил и сейчас, когда она смотрела, как его фигура в плаще удаляется по улице. Она уставилась на длинную борозду, которую его тяжелый мешок оставил в полузатоптанном снегу.
Что еще он заберет в этом году?
Она также задавалась вопросом, каким могло бы быть зимнее желание дедушки, если бы та пожила еще два месяца. Он тихо умер во сне, не задыхаясь, не паникуя и не сопротивляясь, как их сосед прошлой осенью. Она была благодарна ему за легкость ухода.
Но после его смерти она боролась с болезненной неуверенностью в том, что ее ткачество было не таким уж аккуратным, плотным или красивым, как у него. Как бы она ни старалась, ей не удавалось достичь качества и мастерства его работ.
Горожане заметили. Они тихо прокрадывались, один за другим, в магазин Молли, доверяя ее ткацкому станку производить одеяла, плащи и ковры, в которых они нуждались.
Если бы только дедушка позволил Тисл попробовать освоить другое ремесло. Если бы только ее пальцы не были такими неуклюжими. Если бы только старый ткацкий станок не был таким привередливым, создавая лучшие работы только в руках дедушки. Это имело смысл, предположила Тисл. В конце концов, ткацкий станок был стародавним подарком от Ведьмака. Вероятно, в его брусьях и роликах была какая-то странная магия.
Если бы только она не ненавидела ткацкое дело так сильно.
Ведьмак ушел за пределы ее поля зрения. Вероятно, он нырнул в переулок, чтобы забрать ненужное.
Вздохнув, все еще обнимая свою книгу, Тисл вернулась к праздничному столу. Она бродила по всей площади в поисках свободного места на скамейках, где могла бы втиснуться и перекусить. Плечи сдвинуты, головы повернуты друг к другу, рты шутят, смеются, разбрызгивая крошки. Дети извивались, хихикали и визжали, размахивая своими новыми игрушками, пока матери пытались убедить их поесть.
На мгновение Тисл подумала, что Маркус и его муж могли бы позволить ей сесть с ними. Но потом они обменялись взглядами и слегка сдвинулись, сократив и без того узкое пространство между ними настолько, что она, конечно, не смогла бы поместиться.
Ей пришлось бродить по бесконечной длине этого щедрого стола, в то время как жители деревни болтали, хохотали и пили вино, которое лилось из богато украшенных графинов.
Щеки Тисл пылали, как молот, которым бьют по наковальне кузнеца. Ее ботинки, казалось, тянули ее назад, когда она пыталась идти быстрее, пыталась поскорее пройти через это унижение и найти себе место. Сесть хотя бы на краю скамейки — этого было бы достаточно. Но каждый раз, когда ей казалось, что она видит место, оно, казалось, исчезало, прежде чем Тисл достигала его. Кто-то случайно изменял свое положение, и тогда ей некуда было сесть.
Она была единственной, кто не сидел. Люди не могли этого не заметить. Но, возможно, они не осознавали, говорила она себе. Она собралась с духом и тронула фермершу Лотту за плечо.
— Можно мне втиснуться? — ее голос, казалось, растворился в морозном воздухе в тот момент, когда она заговорила. Возможно, голос стал тише от частого молчания. Тисл не любила разговаривать; обычные темы для разговоров в деревне казались ей довольно скучными. Воспитание детей и цыплят, смена огородных культур и выполнение поручений ее не интересовали. Несколько раз она пыталась говорить о других вещах — о географии и музыке, о дизайне кораблей и военных стратегиях — о вещах, про которые она прочитала в книгах дедушки. Но, возможно, она говорила об этих вещах скучно, назидательно, потому что казалось, что никто, кроме деда, не хотел ее слушать. Или, возможно, ей не хватало яркости, красоты и живости, чтобы привлечь внимание соседей. Наверное, в ней что-то было не так. Поэтому она вообще перестала говорить, за исключением самых простых приветствий и необходимых фраз.