– Ха, – дернула головой девица, очевидно, только в прошлом году закончившая институт. – Видали мы таких, просто безобразница, хорошо еще, что не пьяная.
Она с размаху открыла дверь и впихнула меня в палату. В крохотной комнатенке три кровати, но больная только одна, та самая спасенная женщина. Сейчас я разглядела, что у нее красивое, как говорят, породистое лицо. Тонкий аристократический нос, аккуратный подбородок, четко очерченный рот и словно нарисованные полукружья бровей. Хороши и волосы, густые, черные, то ли вьющиеся от природы, то ли дама оставила в парикмахерской целое состояние, добиваясь такого естественного крупного завитка.
– Как самочувствие? – тихонько поинтересовалась я.
Женщина даже не пошевельнулась, но по слегка дрогнувшим векам я поняла: слышит великолепно, просто не желает вступать в контакт.
– Не имею никакого отношения к милиции. Шла мимо и увидела, как вы стоите на рельсах…
Дама упорно хранила молчание. Странно все-таки. Полагается хотя бы сказать спасибо, но спасенная жертва, как видно, не собирается выражать благодарность.
– Скажите, как вас зовут? – продолжала я настаивать.
Губы даже не дрогнули.
– Родственники, наверное, волнуются, – решила я подъехать с другой стороны.
Ноль эмоций. Пострадавшая явно нуждается во врачебной помощи, но не девчонки-невропатолога, а классного психиатра. Поняв бесплодность попыток, я вздохнула и пошла к двери.
– Стой, – раздалось за спиной.
Я машинально обернулась на грубый окрик. Прямо мне в лицо глядели огромные, черные, словно лужицы блестящего дегтя, глаза. В них горела прямо-таки фанатичная ненависть. Наверное, с таким выражением люди бросаются под вражеские танки или закрывают собой дуло пулемета.
– Зачем ты меня спасла? – медленно, с расстановкой прошипела дама. – Кто тебя просил?!
Я не нашлась, что ответить.
– Убирайся вон! – срываясь на крик, выпалила безумная. Глаза ее стали еще больше, казалось, в них полыхает пламя.
Я невольно попятилась к двери.
– Вон! – продолжала пострадавшая. – Проклинаю тебя! Влезла со своим сочувствием, чтоб ты сдохла!
Я выскочила в коридор – никого. Надо рассказать доктору, пусть приглядит за ней. Но врач осматривал плачущего ребенка, держащего на весу явно поломанную руку.
– Ладно, ладно, – отмахнулся эскулап, – потом подойду к этой психопатке, а вы езжайте домой, там за вами пришли.
Я вышла во двор и увидела красный «Фольксваген». Ольга выглянула в окно.
– Ну ни на минуту нельзя тебя отпускать, – рассердилась она, – сразу в историю попадаешь, залезай!
Я молча подошла к автомобилю. В голове гудело. Ну кто просил меня вмешиваться! Пожалела дуру! Теперь вот болит рассеченная губа, качается недавно сделанный зуб и полностью испорчено настроение. Женщина явно сумасшедшая и совершенно не способна трезво оценить ситуацию.
– Гляди, гляди, – охнула вдруг Зайка, выскакивая из «Фольксвагена».
Невестка указывала вверх. Я задрала голову. В проеме окна четвертого этажа стояла спасенная мной психопатка. Весенний ветер развевал длинные черные волосы, больничная ночная рубашка надулась колоколом. Женщина посмотрела вниз и быстро-быстро закрестилась.
– Стой, помогите, ловите, – бестолково завопила я.
Самоубийца рассмеялась и шагнула. Окаменев, я смотрела, как тело, страшно изогнувшись, летит вниз.
Отчего-то падало оно целую вечность, словно пари́ло, хотя, наверное, все произошло за пару секунд. Волосы метались, напоминая черные языки пламени, и рвал душу истошный, нечеловеческий крик. Потом раздался сочный шлепок, так падает иногда у нашей кухарки Катерины со стола кусок сырого мяса. Грива кудрей осыпалась на труп, из-под головы потекли блестящие струйки. Вывернутые руки несколько раз дернулись. В повисшей тишине раздались другие звуки. Сначала с легким вздохом рухнула в обморок Зайка, потом меня с бульканьем стало выворачивать наизнанку, прямо возле тела сумасшедшей. Затем ноги подломились. «Только бы не упасть на труп», – подумала я, и сознание отключилось.
Глава 2
Пришла я в себя оттого, что кто-то сунул мне под нос дурно пахнущую ватку.
– Отойдите, – простонала я, пытаясь не дышать, – у меня аллергия на нашатырь.
Руки убрались. Я покрутила головой. Справа у окна сидела на кушетке Зайка. Цветом лица моя невестка сравнялась с кафелем, покрывавшим стены. Впрочем, и врач, и медсестра, и невропатолог выглядели не лучше. Я приподнялась на жестком топчане и с чувством заявила:
– Это вы виноваты. Оставили больную одну, видели же, что ненормальная.
Доктора молчали. Девчонка-невропатолог пошла красными пятнами. «Очень хорошо, – со злостью подумала я, – может, хоть подрастеряешь немного свое удивительное в таком возрасте безразличие. Надеюсь, что родственники погибшей подадут в суд!»