С самого утра, распрощавшись со Стешкой, рыскали они по окрестным утёсам, но ничего, даже отдалённо напоминающего гигантское гнездо, не видели. А над Волгой уже сгустились сумерки.
– Чё делать будем? – Петуля прислушался к своему животу. – И жрать охота.
– Отложим поиски до утра, – решил поэт. – В темноте одолевать кручи бессмысленно. Продолжим экспедицию завтра. Как знать, возможно, они ещё живы…
От разогретого за день леса подымался пар. Вода в реке была спокойной, тихой и прозрачной. Иногда над поверхностью скользила серебристая дуга рыбьего тела, во все стороны от неё разбегались круги.
– Рыбки бы, – Бонифаций завистливо проводил взглядом плеснувший по воде хвост.
– Можно и наудить, – согласился памятник.
– Чем? – безнадёжно спросил бизнесмен. – Хоть бы крючок какой был.
– Боливаром моим, – и, войдя по колено в воду, Александр Сергеевич ловко подцепил рыбину шляпой.
Бонифаций разжигал костер. Горький опыт с печкой не прошёл для Петули даром. Теперь он действовал по всем правилам. Сложил крест-накрест толстые поленья, накидал на них сухого мха, а сверху соорудил домик из тонких веточек. Оставалось только поджечь.
– Эй! – крикнул двоечник великому русскому писателю. – Вы, случайно, не курите?
– Курил, – отозвался Александр Сергеевич, выбрасывая на берег крупного осетра. – Но, к сожалению, спичек у меня нет. Впрочем, можно обойтись и без них. Поищи кремешек.
Под ногами перекатывались голыши. С Бонифация сошло семь потов, прежде чем он высек искру. И вскоре на берегу запылал маленький костёр.
– Завидую тебе, брат Петуля, – растянувшись на песке, поэт подпёр голову рукой и с удовольствием наблюдал, как мальчик уписывает за обе щёки печёную рыбу. – Волжская осетринка, скажу тебе, знатная штука. Жаль только, мне теперь не оценить её сладости…
– А вы попробуйте, – посоветовал Рюрикович, протягивая поэту кусок. – Вдруг пойдёт.
– Попробовать-то можно, да что толку? – отказался от угощения классик. – Я давеча в Коростене пиво пил. Но, представь себе, не ощутил ни вкуса, ни аромата. Не много радости быть бронзовым.
– Ага, – кивнул Петуля. – И я пиво пробовал…
– А я предпочитаю вино, – признался Александр Сергеевич. – Мадера, рейнвейн, клико… Поверишь ли, даже простое деревенское винцо может быть очень и очень тонким.
Статуя мечтательно посмотрела в тёмное небо.
– Бывало, в Бессарабии Никита наливает мне полную кружку с розовою пенкою… Выпьешь, закусишь брынзою и помидором – ах!
– Я один раз, – вспомнил Петуля, – в школе стих учил. Там ещё мужик со старухой пил. Говорит, горе, мол, у меня…
– Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя. Где же кружка?
Сердцу будет веселей,
– продекламировал Пушкин.
– Точно! – обрадовался Бонифаций. – Вам тоже наизусть задавали?
Пушкин рассмеялся:
– Да я, брат, с этой старушкой был коротко знаком. Это няня моя. Добрейшая была женщина…
– Слышь, – вдруг прервал его Петуля. – Тут кто-то есть.
Сквозь шорох волны пробивались неясные звуки, похожие на плач.
– Геракл это! – Бонифаций вскочил на ноги. – По Спинозе страдает!
Он бросился в темноту. Поэт выхватил из костра головню и поспешил за ним.
На берегу у самой воды билась в рыданиях женщина.
– Ай-яй-яй! – голосила она. – Ой-ёй-ёй!
– Не Катька, – разочаровался Рюрикович.
– Сударыня, – склонился над ней Пушкин, – вы нуждаетесь в помощи?
Женщина взглянула на него и вжалась в песок. Огромные чёрные глаза, подведённые сурьмой, расширились от ужаса, длинные ресницы затрепетали.
– Дэв! – прошептала она. – Иблис! Я уже умэр?
– Не бойтесь, – мягко сказал Александр Сергеевич. – Я не причиню вам зла.
– Лучше бы я умэр! – женщина забилась на песке, как рыба, выброшенная из воды. – Ай-яй-яй!
– Стоит ли так убиваться, сударыня? Вы можете поранить себя, – Пушкин передал Петуле головню, легко поднял незнакомку и понес её к костру. – Вам следует обсушить платье.
На всякий случай Бонифаций посветил в разные стороны. Но ни Геракла, ни Спинозы не обнаружил.
Незнакомка всё ещё всхлипывала. Одета она была непривычно. Поверх чёрных кос под прозрачным платком блестела маленькая шапочка. Из-под узкого платья с жемчужными пуговицами выглядывали узорные шаровары, перехваченные на щиколотках тугими манжетами.
– Ой-ёй-ёй, как я нэсчастны! – в такт рыданиям на женщине позвякивали кольца и браслеты. – Русска рэка нэ хочит мэня утонуть!
– Вы хотели лишить себя жизни! – поразился Александр Сергеевич. – Но отчего же? Вы так молоды, хороши собой…