– Сгинь, нечистая сила! – крикнул старик, не показываясь.
– Вот темнота! Пушкина не узнать! – Петуля забарабанил в дверь. – Дед, а дед! Как в Персию проехать?
Дверь чуть приоткрылась, и в щели показалось ружейное дуло. За ним медленно высунулся лодочник. Увидев живого человека, он приосанился:
– Караван нынче собирается, – старик перевёл дуло на стоящие неподалёку суда. – Никита Афанасьев с посольством.
– Нам бы билетик. Тётку отправить надо, – объяснил Бонифаций, кивая на княжну.
– Заплотишь купцу – отвезёт, – ответил старик, немного освоившись и с любопытством поглядывая на Пушкина. – А ентот кто?
– Пушкин, – со значением сказал Петуля. – Известно, кто. Да ты не бойся, дед. Он мужик свойский. Только железный.
Всё еще держа пищаль наизготовку, лодочник вышел из сторожки.
– Ну, здоров будь тогда, – приблизился он к Александру Сергеевичу. – Это ж как тебя угораздило?
– Таким уродился, – усмехнулся поэт. – Ты вот что скажи, любезнейший: не видал ли кто в округе двух ребят нездешних? Девочку и мальчика? Мы их разыскиваем.
– Их птица унесла, – вмешался Бонифаций. – Здоровая, как самолёт.
– Сказывают, – добавил Александр Сергеевич, – будто гнездо её где-то в этих местах.
– А-а… – старик прислонил пищаль к стене и потеребил бородёнку. – Дива-птица, что ль? Видывать не приходилось, но слыхивал, там, – он показал вниз по течению, – в аккурат под Астраханью, гнездовье её.
– А где эта Астрахань? – нетерпеливо спросил Петуля.
– Да не близко. Почитай, в самом устье…
Пушкин с Рюриковичем переглянулись.
– Три билета, – упавшим голосом сказал бизнесмен. – Кому платить?
Купец Никита Афанасьев оказался сговорчивым. Оглядев компанию, он сразу согласился на предложенные Бонифацием условия. Проезд обошелся в один-единственный перстень, который неизвестный Стёпка подарил княжеской дочери.
Плыть было жарко и скучно. Петуля без всякого интереса глядел на правый берег, пологий и пустынный. Иногда там показывались унылые деревни, бредущие с вершами рыбаки или волочились навстречу баржи. Их, точь-в-точь, как на картинке в учебнике, тянули на канатах понурые бурлаки. По левому борту шли сплошные безлюдные обрывы. Противно кричали толстые чайки.
– Тьфу, – сплюнул Петуля.
Плевок немного покружился за кормой и отстал от корабля.
– Никита-джан! – пропел за его спиной знакомый персиянский голос. – Ку-ку!
– Ку-ку, красавица, ку-ку! – рассмеялся купец.
– Раскуковались тут! – Петуля снова сплюнул, но неудачно. Ветер бросил слюну в его же собственное лицо. Бонифаций с отвращением утёрся и пошёл искать Пушкина. Поэт беседовал на каком-то иностранном языке с важным толстым послом.
– Ну завон лепистоль дипломатикь де тсар рюс Жан Трезьем. Везём дипломатическую почту русского царя Ивана Третьего, – доверительно сообщил памятнику иностранец. – Пур нотрэ прэнс…в смысле, нашему князю…
Пушкин ничего не успел ответить, потому что над его головой со свистом пролетела пуля. Александр Сергеевич толкнул Петулю на палубу. Рядом тяжело плюхнулся посол.
– Сарынь на кичку! – крикнул чей-то зычный голос. – Заворачивай!
Корабль покачнулся. Об его борт ударилось другое судно.
– Лё корсар, – прошептал посол Петуле в ухо. – Лё пират!
Бонифаций не видел, что делается у него над головой. Он только слышал выстрелы, ругань и глухие удары. Потом всё стихло.
Кто-то схватил мальчика за шиворот:
– Вставай!
Бизнесмен попытался вырваться. Больше всего Петулю беспокоила судьба пушного запаса за подкладкой куртки. Его поставили на ноги и потащили к борту.
Пленных выстроили в ряд на палубе пиратского челна. В кресле перед ними сидел человек в синем бархатном кафтане, погружённый в глубокую задумчивость.
– Привели, Степан Тимофеевич, – почтительно доложил щуплый кривоногий старикашка, который показался Петуле смутно знакомым.
Атаман поднял на пленников тяжёлый взгляд. Вдруг его чёрные глаза расширились.
– Стёпка! – восторженно взвизгнула Шаганэ. – Дарагая! Зачэм ты мэнэ бросыла? Харашо, что я нэ умэр!
– Опять ты? – побледнел главарь. – Откуда взялась?
– Я хатэла патапыть сэбя Волга-мат! – метнулась к нему княжна. – Но мэня нэ дала Пушкин-джан и Пэтуля-джан. И вот я опьят с тобой!
– Где этот Пушкин, сукин сын? – атаман стукнул кулаком по подлокотнику. – Найду – шкуру спущу!
– Вот она! – радостно защебетала персиянка, показывая на памятник. – А вот – Пэтуля-джан!
У атамана отвисла челюсть.
– Совсем не изменился, – вытаращился он на Бонифация. – Это ж сколько лет прошло?
– Будь здоров, Степан Тимофеич Разин, – подал голос Пушкин.