– Дяденька! – пролепетал атаман.
– Стешка, что ль? – сообразил Петуля. – Ёлки зелёные, что с тобой?
– А с тобой что? – атаман изумлённо пощупал Бонифация. – Не растёшь?
– Только без рук! – бизнесмен отпрянул и поплотнее запахнул дорогостоящую куртку. – А чё мне расти со вчера?
– Шутишь? – с надеждой спросил Разин. – Почитай, лет двадцать пролетело.
– Какие шутки? – разозлился Рюрикович. – Забыл, что ль? Вчера утром я тебе зуб выбил. А у меня, глянь, – он засучил штанину, – во какой синячище остался!
Щуплый старикашка присел на корточки и внимательно изучил повреждённое место.
– И вот этого сморчка я вчера видел, – вгляделся Петуля в знакомую плешь.
– Не иначе, как чародейство, – объявил щуплый, поднимаясь. – Заговорённый.
– Ох, – Разин снял шапку и утёр пот со лба. – От сердца отлегло. Дяденька, – он кивнул на поэта, – и тебя, выходит, заговорили… Ну что, пацан, может, подерёмся?
– Нэт! – Шаганэ упала в ноги атаману. – Нэ бэй, Стёпка! Нэ губи! Пэтуля-джан хароший! Он мэнэ к тэбэ привел!
Щуплый неодобрительно покачал головой:
– Ишь, какая навязчивая! Стыдно, девка ведь. Сказано тебе было: иди, мол, на все четыре стороны, а ты… Эх! – он в досаде сплюнул, обернулся к атаману и предложил: – Степан Тимофеич, может, камень к ногам и за борт? А? В набежавшую волну?
Разин задумался.
– Не стоит, – негромко сказал Пушкин. – Пускай лучше у меня будет ещё одна досадная неточность. И без того молва уже вовсю трезвонит.
– А что говорят? – заинтересовался атаман.
– Говорят, будто ты погубил девицу, – уклончиво ответил поэт. – Волге-матушке, мол, ею поклонился.
– Вот ведь люди! – Разин сдвинул шапку набекрень. – Мирская молва – морская волна. Накатила и убежала. А вот не возьму грех на душу! – Он оглядел пленников. – Эй, купец, поди сюда!
Афанасьев выступил из ряда.
– Жалую тебя, купецкая душа, подарком, – Стенька подтолкнул Шаганэ к Никите. – Жалую тебя персиянскою княжною. И отпускаю с миром. Женись на ней и больше мне не попадайся!
– По рукам, – согласился купец, принимая персиянку в объятия.
– Перфэман! Манификь! Восхитительно! – воскликнул толстый посол, обращаясь к памятнику. – Иль э ль ом трэ гран! Это великий человек!
– Ля натюр ларж! Широкая душа! А как же! – с гордостью ответил поэт.
– Прощай, Стёпка! – персиянка послала Разину воздушный поцелуй. – Никита-джан, а ты мэнэ будешь цацки дарыть?
– Буду-буду! – пообещал Афанасьев.
За купцом последовали корабельщики и посол со свитою.
– Лучше бы всё-таки её за борт, – провожая глазами шемахинскую красавицу, с сожалением сказал щуплый. – И без добычи остались, опять же…
– Будет тебе добыча, – пообещал Степан Тимофеич. – Мало, что ль, судов по Волге ходит? А то пойдем к Астрахани…
– И нам как раз туда нужно! – обрадовался Петуля. – За Гераклом и Спинозой.
– А! – вспомнил атаман. – Друзья твои… Тоже, поди, заговорённые.
Петуля пожал плечами. Он не знал, как получилось, что со вчерашнего дня для кашевара Стешки прошло целых двадцать лет и он из пацана превратился в бородатого мужика. Эх, был бы рядом Витька, он бы всё объяснил!
Подул ветер, подняли паруса. Струг развернулся и поплыл вниз по течению.
– Так вот ты какой, брат, – сказал атаману Пушкин. – Много я о тебе слыхивал, да не думал, что доведётся встретиться.
– Я тебя тоже не раз вспоминал, – улыбнулся Разин. – Гляди!
Он расстегнул кафтан, оттянул ворот рубахи, и Петуля увидел коробочку, которая висела у Степана Тимофеевича на груди. Щёлкнула крышка. В ладанке лежали две сплющенные пульки.
– Те самые, – объяснил атаман. – Помнишь, дяденька, ты меня и впрямь заговорил. С той поры ни в огне не горю, ни в воде не тону. Не берут меня ни клинок, ни пушка.
Он сунул ладанку под рубаху, застегнул кафтан и попросил Пушкина:
– Спой что-нибудь….
Хлопал парус. Бурлила вдоль борта вода. Клонилось к закату солнце. А над Волгой-рекой разносился голос поэта:
– Не в наследственной берлоге,
Не средь отческих могил, —
На большой мне, знать, дороге
Умереть Господь судил…
Глава 4. Второй сон Бонифация Петули
Петулю неодолимо тянуло в сон. Но щуплый назойливо гудел над ухом:
– Астраханцы всё к нему приставали, к Степан Тимофееичу-то: закляни, мол, да закляни у нас комара. Комар, значит, их заел, дюже много ентой твари развелось. А они, вишь, астраханцы-то, прослышали, что Степан Тимофеич наш чародейством владеет. Упрашивали они его, упрашивали, а он – ни в какую. Закляну, говорит, без рыбы насидитесь. Астрахань – она, вишь, рыбою богата. А рыба – она что жрёт? Комара да мошку. Так и не заклял. А то ещё был случай….