Лина дождалась.
Она сидела, почти неразличимая в темноте, прислонившись спиной к стволу дерева и, казалось, дремала. Отстегнутый шлем лежал рядом. Ниам увидел ее первой, еще до того, как Лина заметила его и успел поймать на ее лице то выражение, что любил больше всего — сосредоточенной живости. С самой первой встречи несколько лет назад он каждый раз оказывался заворожен, как она умеет справляться со всей массой своих эмоций, превращая их из недостатка в источник сил.
Лина… — дышать после пробежки еще приходилось чаще, чем обычно, и, наверное, поэтому не удалось протолкнуть наружу еще хоть слово.
Лина вскочила резко, сильно, без намека на присущую женщинам грацию, и замерла на середине движения навстречу. Закончить это движение за нее было естественно. Правильно.
Тело под руками крепкое, без намека на хрупкость, и ощущается так привычно, что на мгновение Ниам забывает и про погоню, и про их крайне печальные перспективы.
Под пальцами разъёмы закрепов ее шлема, и контраст между тем, как покалывает влажную кожу от прикосновения к контактам, вызывая легкое онемение, и тепла от пульса на шее, считываемое не пальцами, самой энергией в нем, заставляет сомневаться в реальности происходящего.
— Ты опоздал… — она говорит это, уткнувшись в плечо и будто даже потираясь лицом. Слова звучат неразборчиво, но Ниам понимает каким-то внутренним чутьем.
— Прости. Возникли сложности.
— Нет, ты прости! Я не должна была так тебя подставлять. Только я не могла… — Лина торопится, захлебываясь словами, как всплывший ныряльщик захлебывается воздухом, вынырнув. И неожиданно осекается, подняв голову и глядя теперь прямо в глаза. — У тебя все будет хорошо? Эти сложности…
— Нас засекли. Кто-то из Элей. Дора и Виеля развернули. Я ушел, но по голове за это не погладят… Спасибо, что дождалась.
Плечи ее опускаются, и Лина снова утыкается лбом в плечо, словно пытаясь боднуть.
— Отец подал запрос на переезд.
— Когда?
Ниам ждет ответа и понимает, что ответ значения не имеет. Завтра, послезавтра… Они с самого начала знали, что все малопонятное, связавшее их, не может продлиться долго. И он гладит ее по спине, ладонями чувствуя отголосок своих мыслей. Напряженные, стянутые мышцы выдают страдание, меру которого он не может оценить, но сама мысль о ее страдании кажется ему невыносимой.
Аура Лины напоминает штормовое море. Это так просто — чуть коснуться, вливая силу, подчиняя и заставляя успокоить потоки ее энергии…
— Ниам! Прекрати! — Лина отталкивает, не рассчитывая интенсивность, и на ногах удается удержаться с трудом. — Ты опять делаешь это!
— Тебе плохо. — Взгляд никак не удается поймать. Кажется, если бы удалось, это бы все объяснило, но Лина сверкает глазами и яростно сопротивляется контакту.
— Ты правда считаешь, что ощущать себя пыльным пешком мне поможет? — она отворачивается, словно пытаясь себя отвести, но остановиться у нее не получается. — Знаешь, иногда очень сложно забыть о том, насколько вы не люди…– вырвавшись, Лина отступает на шаг и прикрывает ладонью рот, то ли пытаясь прекратить поток слов, то ли скрывая дрогнувшие в преддверии рыдания губы.
— Мы люди, Лина… — Ниам старается говорить мягко, хотя бы голосом утоляя инстинктивное желание утешить, но ясно понимает, что так делает еще хуже. Все чаще его решения оказываются ошибочными, и стена между ними растет. Только в небе они еще не ощущают этой, с каждым днем крепнувшей стены, но сейчас они не в небе и вряд ли еще когда-нибудь будут.
— Я просто хотела попрощаться. — Лина все же не сумев с собой совладать, коротко всхлипывает, тут же делая глубокий вдох. — И по правде говоря, надеялась, что у тебя это сообщение вызовет более человеческую реакцию, но, наверное, отец прав, я просто обманываю себя.
— Мы с самого начала знали…
— Знали! Только если вы люди, если ты человек, а не робот, так почему ты не можешь это изменить?! Давай уедем вместе! Это же так просто! — Лина почти кричит, и ее крик отзывается растущим чувством безнадежности.
— Я человек. Мы люди, которым дано больше, но и спрашивается больше. Нельзя променять долг на личное… — определение «счастье» Ниам выговорить не может. Слово кажется насквозь лживым, но другого ему не подобрать.
— На что? Договаривай!
— На жизнь. Свою собственную жизнь.
— На нашу с тобой жизнь, Ниам. Ты не только своей жертвуешь. — Лина пройдя мимо обнимает ствол дерева, как только что обнимала его. — Что такое этот ваш долг?! Фикция. Пустота.
— Жизнь на земле. Этот наш долг — жизнь на земле.
— Да кто тебе сказал, что люди хотят этой вашей жертвы?! Кто вам сказал, что вы имеете право решать, как нам жить?! Неужели ты сам не видишь, что вы относитесь к людям, как к домашним животным? И вся эта ваша жертвенность, аскетизм, долг и чем вы там еще оправдываете свое право на власть — ложь!
— Нет никакого вы и мы! И нет никакой власти. Есть только обязанности соразмерно возможностям. У всех, у тебя тоже!
— Моя обязанность есть, спать, и радоваться, что разрешают летать. Потому как если начну роптать, меня уничтожат как бешенное животное.
— Ты говоришь глупости. Новали не могут убивать…
— Это ты сейчас, стесняюсь спросить, про ваших, как там… Чистильщиков?
— Химер. — поправка вырывается автоматически, слишком непереносимо это название, но мысль уже стремительно собирает кусочки пазла.
Химера, вот кто их сегодня преследовал. Конечно, и как раньше не сообразил! Только зачем он тут?
— Так все-таки можете, верно? — горечь в голосе Лины такая густая, что можно ложкой мешать.
— Ты знаешь, в каких случаях.
— Знаю. Когда ваши питомцы заражаются бешенством. А еще, когда питомцы хотят сами решать, как им жить, и как умирать.
— Ты про что?
— Ни про что. — Лина сильно давит себе на виски и встряхивает головой. — О чем мы говорим?! Ну почему так?!
От резкого движения резинка почти соскальзывает с волос и Ниам, подойдя вплотную, стягивает ее, заменяя своей рукой. Хвост в ладони тяжелый, несмотря на небольшую длину. Особое, необъяснимое удовольствие, пропускать в сквозь пальцы толстые пряди.
— Ты их все-таки обрезала.
— Под шлемом мешают.
Лина зажмуривается, принимая ласку и позволяя себя разглядывать.
— Ты ведь меня не забудешь, да? Вы ведь ничего не забываете…
— Не забуду. А ты забудь. И живи.
В повисшей тишине только их дыхание и Ниама захлестывает острая благодарность за эту тишину. Лина не будет больше просить его уехать с ней несмотря на то, что он и есть причина спешного решения об отъезде, принятого ее отцом. Она так и не сказала, когда Май подал запрос, но почему-то Ниам уверен, что прямо сегодня. Эта их сегодняшнее спонтанное соревнование днём, с нарушением всех правил, не могло пройти без последствий.
— И стань чемпионкой, ладно? — она невесело смеется.
— Ты издеваешься? В этом году я уже в пролете. И мне никогда в жизни еще раз не найти таких прилов. Так везет только однажды, а у родителей Деворы и Майкла нет капсулы с ядом, открывающей бесконечные карьерные перспективы…
Ниам сжимает зубы. Еще одно неудачное решение, сменил тему, называется. Он знает, чего она ждет — слов, что он найдет ее, где бы она не была, и знает, что найдет, но говорить об этом не станет. Чем быстрее Лина смирится, тем быстрее у нее все наладится на новом месте. Май прав — им действительно лучше сменить обстановку. Его эгоистичное желание получить хоть ненадолго собственное солнце, чуть не погубило Лину и погубит обязательно, если это не прекратить.
Люди не могли слышать так, как Новали. Не ушами, самой жизнью, но Лина будто слышала. Она мягко выпуталась из объятий, оставив на руках неприятную пустоту, и подобрав упавшую резинку, автоматическим движение собрала волосы.