— Он не оставил посмертной записки, так ведь?
— Это правда. Однако записок не оставляют большинство самоубийц.
Мэгги покачала головой.
— Какая разница. Можете мне поверить — он не сам прыгнул.
— Мисс Коннор, с этим трудно согласиться — я понимаю. Но ваш дед действительно бросился в ущелье. У нас нет ни малейших сомнений.
— Как вы можете утверждать с такой уверенностью? Вы что, там были?! Сами видели?!
— Образно говоря… На мосту установлена камера видеонаблюдения.
Мэгги похолодела.
— О Боже! Не может быть!
— Мне очень жаль, мисс Коннор. Свидетели тоже есть. Они видели вашего деда на мосту с какой-то женщиной. Мы ведем ее поиск.
Полицейский открыл папку из манильской бумаги и протянул распечатку:
— Вам приходилось ее видеть?
Мэгги рассмотрела зернистое, нечеткое изображение фигуры женщины от пояса и выше. Фото было явно сделано с далекого расстояния и потом увеличено. Камера застала женщину в профиль — зачесанные назад черные волосы, высокий лоб, впалые щеки. Азиатка. На вид лет двадцать пять. Одета в черный плащ и перчатки.
Мэгги, с трудом удерживая слезы, покачала головой.
— В первый раз вижу. Вам известно, кто она такая?
— Пока нет. Однако ваш дед неделю назад сообщил, что за ним следила какая-то женщина, и описание сходится.
— Следила?! Зачем?
— Мы не знаем.
— Значит, она могла…
— Когда это случилось, ее не было рядом. Профессор Коннор, похоже, убегал от нее.
— Она пыталась его догнать?
— Однозначный вывод трудно сделать.
— Покажите мне видео.
— Я не вижу в этом никакой пользы, мисс Коннор.
— Мне наплевать на то, что вы видите. Показывайте!
Посопротивлявшись пять минут, Стэккер открыл крышку ноутбука.
Мэгги с бьющимся сердцем наблюдала, как на экране появилось зернистое изображение моста. Он немного раскачивался на ветру. Индикатор времени в нижней части экрана показывал девять часов тридцать две минуты утра.
— Господи, это он!
По щекам Мэгги потекли слезы. Она едва сдерживалась, чтобы не зарыдать во весь голос.
Лиам медленно шел, волоча ноги. Рядом с ним — незнакомка. Внучка профессора узнала старое коричневое пальто с деревянными пуговицами. Лицо деда трудно было разглядеть. Мэгги охнула и прикрыла рот рукой.
Лиам продвигался по мосту, его спутница не отставала. Говорили они между собой или нет — понять невозможно.
Пара достигла середины пути.
Дальнейшее произошло очень быстро. Вот он идет, едва переставляя ноги. А вот уже бежит. Быстро бежит. Перелезает через перила, пропадает из виду.
Всё.
7
Следующие четыре часа Джейк ощущал себя так, словно его заставили долго медленно брести сквозь толщу воды. Сначала он заглянул в учебный корпус Бартона, где размещался полицейский участок Корнелльского университета. Лейтенант по имени Эд Бикрафт провел ученого в грязную комнатку с пластмассовыми стульями и белым столом. На вид полицейскому можно было дать лет пятьдесят. Одет в мятый коричневый костюм, в голубых глазах — усталость. Мягкий высокий голос не вязался с массивным телом и родом деятельности. Джейк был потрясен, услышав, что видеокамера засняла прыжок Лиама с моста.
Бикрафт показал ученому фотографию женщины, сопровождавшей Лиама на мосту:
— Вы ее знаете?
Джейк отрицательно покачал головой.
Бикрафт кивнул и поднялся.
— Мне нужно на минуту отлучиться, — сказал он, подал Джейку формуляр добровольных свидетельских показаний и попросил его заполнить, после чего покинул кабинет.
С какой бы стороны Джейк ни пытался подойти, вся история казалась просто нелепой. Если постоянно повторять про себя фразу «Лиам Коннор мертв», в конце концов она теряла смысл и превращалась в набор звуков.
Из-за двери донеслись обрывки разговора. Поползли слухи и домыслы насчет того, что могло заставить Лиама Коннора наложить на себя руки. Возобладала теория неизлечимой болезни — рака или Альцгеймера в ранней стадии, — подорвавшей здоровье либо ясность мышления. Джейк понимал: все это досужие сплетни, отчаянные попытки человеческого разума отреагировать на внезапную перемену в окружающем мире. Грандиозные события неизменно вызывают вспышки «бури и натиска».[12] Джейк стремился отфильтровать шум, уловить сигнал, позволяющий понять, почему один из величайших биологов двадцатого века, человек, окруженный обожавшими его семьей и друзьями, решил покончить с собой. Да еще столь неожиданным, драматическим, нехарактерным для него способом и не оставив никаких объяснений.
12
«Буря и натиск» — романтическое движение в немецкой литературе и поэзии конца восемнадцатого века, для которого был характерен надрыв чувств и повышенная эмоциональность. —