Чёрт…
Всех положили вхолодную, без шума, подумал он, а почему? Не хотели поднимать шума? Может, тут в окрестностях есть кто-то, кого можно привлечь шумом? Юра достал «Гюрзу» и дважды выстрелил вверх. Подождал.
Ничего.
Тогда он пошёл осматривать эти самые окрестности.
Слева от ворот, позади импровизированной остановки, начиналась почти непроходимая чаша из кустов, переплетённых колючей лозой (ежевика это, что ли?), а когда он из упрямства сумел всё-таки продвинуться на пару шагов, то увидел, что зря: там был довольно глубокий ров с водой на дне, заваленный всяческим мусором. Справа от ворот была подъездная дорога. Оставались сами ворота…
Створок не было давно, а забор оставался; на нём даже уцелел почтовый ящик — тот, в который письма бросают. Доски были когда-то покрашены коричневой краской, потом зелёной, потом — поверху — побелены известью; всё облупилось. Он ещё раз посмотрел на место, где была надпись, пытаясь по петелькам для креплений различить, что там были за буквы, но быстро понял, что задача непосильная. Тогда он пошёл внутрь, за ворота. И сразу понял, что здесь недавно прошли несколько человек.
Под ногами был щебень вперемешку со снегом, и на снегу запечатлелись фрагментики следов подошв. Разных подошв. Эля поехала в зимних кроссовках с крупным рисунком. Вот он. И вот.
Но почему её нет на пеленгаторе?
И где следы дальше?
Дорога вела мимо обширной поляны с одними футбольными воротами (полосатые штанги и остаток сетки в углу), потом — между фундаментами сгоревших или разобранных домиков. Это был пионерский лагерь или дачи, понял Юра. На фундаментах уже выросли деревца в два-три человеческих роста. Потом дорога стала ощутимо в гору — хотя глазами вроде бы никаких пригорков не замечалось. И тут же запахло угольной гарью. За пригорком обнаружилось приземистое серое здание котельной; железная труба, переломленная пополам, торчала в небо, как колено покойника. Довольно большая куча угля — машины три-четыре — была свалена у стены, и никто его отсюда никуда не унёс…
Потом что-то изменилось. Как будто приоткрылся огромный невидимый глаз и стал без выражения смотреть из-под сонного века.
Стараясь не отворачиваться от странной котельной, Юра попятился, потом повернулся и побежал к воротам. Бежать было тяжело, всё равно что с полной выкладкой и по пояс в снегу. Ворота приближались медленно, чуть покачиваясь. Потом Юра оглянулся. Никого. Но он уже знал, что его увидели, опознали — и, наверное, отложили до лучших времён.
Он встал в проёме ворот. Покосившийся автобус (не только бак пробит, ещё и переднее колесо пробито), два трупа, тяжелораненый — всё это сейчас казалось торопливо и плоско нарисованным на картоне, а потому — нереальным и не страшным. А то, что позади… Юра был весь мокрый, подмышками хлюпало. Он не был уверен, что сможет сейчас обернуться.
Всё же обернулся. Ничего. Дорога, по обе стороны от неё — фундаменты, поросшие тощими больными деревцами.
Что это было? — спросил он себя.
Подошёл к Серёге. Тот возвращаться в сознание явно не собирался, в бессознанке было в кайф, но он, собачий сын, дышал, и это было хорошо реально. Хоть что-то было хорошо.
Но, но, но… надо что-то решать. Да, проще всего сейчас — это сидеть тут, рядом с раненым, дожидаясь, когда он очнётся и что-то скажет. И сделать что-то, чтобы его забрали в больницу, а самому, вооружённому новыми знаниями…
Какими?
Почти нет сомнений, что Серёга был здесь по причине исчезновения Ильхама, скорее всего он ехал этим же автобусом — то есть делал практически то же, что и Юра, но — сам. А тут его кто-то поджидал, потому что узнали его в лицо, или кто-то сдал, или… да что угодно. В любом случае вряд ли он знал, что произойдёт дальше, просто следовал обстоятельствам. А тут раз — и обстоятельства резко переменились…
В общем, обзаведусь я лишней сотней сказанных кем-то слов, подумал Юра. Решать-то всё равно придётся мне. И в смысле — не только решать, как поступать, а — решать задачу. Которая звучит так: куда все делись-то?
Он вынул из-за пояса кобуру с «Гюрзой» и запасным магазином, сунул Серёге за пазуху, туда же просунул его правую руку. Потом получше забросал раненого листьями, привалил рубероидом — рядом будешь стоять, не увидишь, — и медленно пошёл к воротам — туда, где в последний раз видел кусочки следов на грязных пятнышках снега…