Главный врач не ошибся. Действительно, Давид Георгадзе пока еще не догадывался, куда и к чему клонит Торадзе, но чувствовал, что ему предстоит услышать нечто необычайное.
— Прекрасно! Если вы знакомы с проблемами нашего исследовательского института хотя бы отчасти (последние слова главный врач подчеркнул, заметив, что академик собирается что-то сказать)… Да, хотя бы отчасти! Тем смелее я решаюсь открыть вам, что я и мои ассистенты уже сегодня готовы к пересадке человеческого мозга.
— Что вы говорите! — воскликнул Давид Георгадзе, порываясь присесть в кровати.
— Успокойтесь, прошу вас! — вскочил на ноги врач и пресек попытку больного подняться. — Вот так… Если хотите, положу вам под голову подушку. Убедительно прошу вас не волноваться!
Давид Георгадзе подчинился врачу, точнее сказать, судьбе… Он понял, что прошло то время, когда он мог со свойственной ему живостью вторгаться в беседу или дискуссию.
— Я прекрасно понимаю, что разговариваю не с рядовым, ординарным человеком, — опустившись на стул и несмотря на заминку, Зураб Торадзе с прежней торжественностью продолжал прерванную речь. — Вы, как смелый исследователь, психологически давно подготовлены к любым новшествам и революционным шагам в науке. Не думайте, что пересадка мозга людям — для науки менее революционное явление, чем, скажем, в астрофизике открытие нестационарности вселенной.
— Вы не станете отрицать, что у меня никудышное сердце, но мозг сейчас более здравый и живой, чем даже в молодости. Может быть, лучше подумать о пересадке сердца? — Академик окончательно понял, куда клонит Зураб Торадзе. И главный врач понял, что его подопечному все ясно.
Наступила минутная тишина. Только слышалось приглушенное жужжание аппаратуры.
— Вы не хотите понять меня… Точнее, вы прекрасно поняли, что я хотел предложить вам. Пересадка сердца сегодня легкое дело, настолько легкое, что превратилось в заурядную операцию. К сожалению, ваш организм очень немощен. Немощен и, не сердитесь на меня за откровенность, по-стариковски дряхл. Ваши кровеносные сосуды настолько сужены и жестки, что могут раскрошиться от одного прикосновения скальпеля. Ваше тело никогда не приспособится к чужому молодому сердцу. Скажу вам больше, ваше тело обречено на смерть в самом ближайшем будущем. Это тем печальнее, и прискорбнее, что у вас действительно молодой мозг и идеальные реакции!
Зураб Торадзе не заметил, что красноречие завело его слишком далеко. Глаза его разгорелись, голос окреп, темп речи убыстрился. Он совсем забыл, кому говорит о смерти. У него было такое впечатление, будто они вдвоем обсуждают участь кого-то третьего.
— Довольно! — не выдержал Давид Георгадзе. — Довольно!
Он отвернулся и снова уставился в потолок.
Стекла его очков отражали мерцание зеленых и красных огоньков аппаратуры.
Зураб Торадзе смешался. Он понял, что зашел слишком далеко.
— Прошу извинить меня, я действительно не соизмерил… — понизив тон и вдвое замедлив темп разговора, скис врач. — Разумеется, с моей стороны было бестактностью заводить такой прямой разговор касательно жестокой действительности. Но вы такая личность… Вы не рядовой человек… Не имеет смысла говорить с вами обиняками. Ваша образцовая научная биография и огромный интеллект спровоцировали меня, я набрался смелости открыто затронуть столь тягостную для вас тему.
— Оставим реверансы, ответьте прямо, что вы мне предлагаете? — горько усмехнулся, вернее, постарался усмехнуться старый ученый.
Зураб Торадзе смешался окончательно. Он не знал, что сказать.
— Почему вы замолчали? Мне же все понятно, — спокойно и отчетливо произнес Давид Георгадзе. — Еще раз спрашиваю, чем вы меня попотчуете?
— Сейчас я вам все объясню, — облегченно вздохнул главный врач. Он понял, что легко преодолел основной барьер, самое трудное уже сказано, и далось это легко, ценой небольшого внутреннего волнения. Торадзе прокашлялся и снова взял октавой выше: — Я и мои ассистенты пришли к заключению, что ваш мозг — разумеется, с вашего согласия — необходимо пересадить какому-нибудь молодому человеку.
— Было бы гораздо деликатнее сказать, что к моему мозгу вы подберете молодое тело.
— Я очарован и восхищен вашим чувством юмора в самую критическую для вас минуту! — не скрывал восхищения главный врач. Помимо юмора больного, его энтузиазм подогрело и то обстоятельство, что он подбил академика согласиться на операцию.
— И кого же вы собираетесь осчастливить моим мозгом и интеллектом?
— Вы смеетесь надо мной?! — вспыхнул Зураб Торадзе. На сей раз ему показалось, что в ироническом тоне больного отразилось несерьезное отношение как к его предложению, так и ко всей предшествующей беседе.