— Если не ошибаюсь, в вашем возрасте еще никто не защищал докторской диссертации? — обратился к Рамазу Георгий Ландия.
Рамаз понял, что никто не осмеливался начать разговор раньше главы семьи.
— Откровенно говоря, я не интересовался этой проблемой.
Он закурил.
Мака принесла пепельницу. Рамаз взял у нее разрисованную драконами пепельницу и поставил на широкий подлокотник кресла.
— Действительно никто не защищал! — авторитетно заявил профессор-кардиолог.
— Хочу напомнить, что я не защищал диссертации, — Рамаз смелел с каждой минутой. Он чувствовал, что голос становится тверже, а волнение отступает. — Я просто представил мое новое исследование. В Москве посчитали, что мой труд заслуживает как минимум докторского звания. За него же в будущем году меня, вероятно, выдвинут на соискание Государственной премии. Во всяком случае, такое решение принято в Москве.
Мака не сводила с Коринтели восхищенных глаз. Ей нравилась его манера сидеть, раскованность в разговоре и даже движение руки, стряхивающей пепел в пепельницу.
— Вам и кандидатское присвоили без защиты! — сказала вдруг Мака.
— Да, я защищал только диплом. Научный совет признал меня достойным кандидатского звания.
— Недавно я говорил вам, что, как химик, постиг глубину вашего исследования, и должен откровенно признаться, что я поражен — вы достигли такого успеха в свои двадцать три — двадцать четыре года. Вы уже сделали то, чем многие ученые могут достойно завершать свою карьеру.
— Еще раз хочу принести вам свою благодарность. Как я недавно говорил, ваша лестная оценка — большая награда для меня.
— Многие ученые обнаруживают свои способности весьма поздно, — начал вдруг один низкорослый, рыхлый юноша, — а вундеркинды, как правило, после первого успеха выдыхаются и в дальнейшем становятся заурядными, ординарными учеными.
В зале воцарилась тишина. Обществу не понравилось бестактное замечание молодого человека.
Уязвленная Мака, не скрывая своего неудовольствия, с уничижающей насмешкой посмотрела на школьного товарища.
«Он, видимо, в детстве был влюблен в Маку. Должно быть, любовь к девушке, которая выше его на целую голову, не исчезла до сих пор, и зависть к сопернику вывела его из равновесия!» — с насмешливым сожалением решил Рамаз. Он с первых минут заметил, что от гостей не укрылась симпатия Маки к Коринтели. Она ни одним словом не выразила своего отношения к нему, но ее красивые, сияющие любовью глаза говорили красноречивее всяких слов.
— Вы, Гия, музыкант, — улыбнулся глава дома, — поэтому простительно, что вы не разбираетесь в физике, но непростительно выносить поспешные суждения о человеке, подвизающемся в незнакомой вам сфере науки.
Рамаз почувствовал, что уважаемый Георгий не позволил себе прямо сказать молодому человеку — «нетактичные и ошибочные суждения».
— Я сказал и еще раз повторяю: таким великим открытием многие знаменитые ученые могли завершить свою карьеру. А Коринтели, прибегнем к спортивной терминологии, превратил финиш в старт.
— Я бы не смог лучше сформулировать ответ, батоно, Георгий, за что приношу вам большую благодарность, и вообще мне кажется, что мы наскучили обществу разговорами о науке, — вежливо, но твердо произнес Рамаз. В его голосе явно сквозил холодок. Он обратил к Гие вспыхнувшие глаза. — Говорить о двадцатичетырехлетнем — вундеркинд, а мне, между прочим, уже пошел двадцать пятый год, несколько смешно. Вместе с тем на современном уровне развития науки, в частности физики и астрофизики, браться за какие-то проблемы, имея за собой лишь задатки вундеркинда, смехотворно. Сегодня самую незначительную проблему не решить без капитальных знаний, глубокого анализа ее и точно поставленного эксперимента. Само по себе, уважаемый… — Рамаз вопросительно посмотрел на музыканта.
— Гия! — подсказали несколько человек.
— Да, уважаемый Гия. Само по себе знание — в науке почти нуль, если у вас нет единой системы восприятия и анализа этого знания. Друзья, — Рамаз с улыбкой повернулся к остальным, — не думайте, что я выгораживаю себя, просто возник вопрос, и я высказал свое мнение.
— Между прочим, дорогой Гия, Рамаз прекрасно играет на пианино! — торжествующе повернулась к школьному другу Мака Ландия.
— Ого! Очень приятно! — насмешливо воскликнул тот.
От Рамаза не укрылась злость, мелькнувшая в глазах молодого человека.
— Убедительно прошу вас, Гия, не принимайте на веру слова Маки. Она просто хотела сказать, что я лучше разбираюсь в музыке, чем вы в физике.