Пораженный, Рамаз сел в кресло. Он не мог понять, почему в споре с самим собой он встал на сторону Инги. Вернее, понял, потому и поразился.
«Разве я еще думаю об Инге?
Никакой Инги! Инга моя сестра. Я за нее жизнь отдам. Но она только моя сестра и ничего больше.
Я люблю Маку, мою летящую, красивую, чистую Маку!»
Рамаз тут же представил, как удивительно плавно идет по улице эта девушка. Она, может быть, выше, чем нужно. Ну и что! Редко увидишь такое пластичное тело. Редко увидишь, чтобы движения словно бы слагались в один музыкальный аккорд.
Он почувствовал облегчение. Подошел к окну. Не было девяти, но уже стояла изнурительная жара.
Владельцы автомобилей седлали своих железных коней, столпившихся на изрытом газоне. Рокот моторов и скрежет тормозов неприятно резали слух. Вот тронулась одна машина, за ней последовала вторая, третья… Еще несколько минут, и во дворе осталось считанное количество автомобилей.
Рамаз оглядел сверху свои красные «Жигули», затем отошел от окна и снова устроился в кресле.
На душе опять потяжелело. Недавнее облегчение оказалось минутным.
«Что со мной? Может быть, голос Торадзе испортил мне настроение?
Нет, как вчера расстался с Макой, так сразу и навалилась тоска.
Видимо, перед большой радостью непременно наступает депрессия».
Тщетно старался он успокоить себя.
Встал, подошел к дивану, отодвинул телефон, лег ничком.
Он не хотел признаться себе, но осознавал, что гложет душу.
Сегодня же вечером по всему Тбилиси разнесется весть о его помолвке с Макой Ландия. Если не завтра, так послезавтра бурливая волна докатится и до института. Докатится, и, Рамаз прекрасно понимал, разъяренную Марину Двали уже ничто не удержит.
«Надо было раньше развязаться с ней. Раньше надо было рвать связь».
Он махнул рукой, сожалеть о прошлом не имело смысла.
«Если не завтра, то послезавтра надо кончать с ней, иного выхода я не вижу!
Может быть, завтра утром навестить ее? С грехом пополам успокою ее, приласкаю, постараюсь убедить. Пообещаю не оставлять без помощи…
Нет, не стоит. Все равно ничего не выйдет. Зачем бросать судьбу на весы? Разве я виноват? Разве я обещал жениться на ней и отступился от своего слова? Разве не она сама пошла на шантаж? Почему ничего не говорила мне, пока не оказалась на пятом месяце?
Никакого риска! И вообще, с чего я столько думаю о какой-то примитивной бабе, о какой-то секретарше?! Завтра же нужно покончить со всем!» Рамаз успокоился, убедившись, что не отступится от своего решения.
Он поднял голову, по привычке взглянул на часы, лежащие на стуле, — до прихода главного врача осталось полчаса.
«Какого черта нужно Торадзе? Не даст хоть один день побыть счастливым!»
Рамаз снова старался думать о Маке.
Он не без удовольствия предвкушал, что женитьба на Маке Ландия поможет уладить множество важных дел. По мановению руки молодому человеку предоставятся всевозможные блага, которых достигают к глубокой старости, да и то лишь энергичным и самоотверженным трудом. Ученому, едва перешагнувшему за двадцать пять лет, гарантированы оплачиваемая творческая свобода и идеальные условия для научного труда. Не нужно терять времени и на тысячи домашних мелочей, которые так претят натуре Коринтели.
Еще пять минут, и придет главный врач.
Рамаз встал, решил одеться. Тут же передумал. Он считал, что Торадзе не заслуживает того, чтобы встречать его при полном параде.
Ровно в десять раздался звонок. Рамаз пошел открывать дверь. В прихожей еще раз остановился перед зеркалом. Сейчас ему не понравился взгляд юноши, смотрящего из зеркала. Орлиные светло-карие глаза почему-то не сверкали огнем, как всегда, а походили на кратеры потухших вулканов.
Снова звонок. На сей раз на кнопку жали более настойчиво.
Рамаз открыл дверь. У Торадзе был такой убитый вид, что он сразу понял — главный врач пришел со страшной новостью.
— Что случилось?
Рамаз быстро закрыл дверь и пропустил гостя вперед.
Торадзе тяжелым шагом прошел в комнату, неловко опустился в кресло и горестно вздохнул.
— Я, кажется, спрашиваю тебя, что случилось? — Во второй раз на протяжении их долгого знакомства Рамаз обратился к Торадзе на «ты».
Главный врач затравленно посмотрел на него.
— Случилось то, к чему долгое время вы и я были внутренне готовы! — Торадзе извлек из кармана белоснежный носовой платок и вытер лоб.
— А все-таки?
— Конечно, человек жив надеждой, однако…
— Кончай говорить обиняками! — закричал выведенный из терпения Рамаз.