— Я рассчитал радиоактивное излучение пятого типа. Естественно, пока только теоретически. С той поры прошло пять лет, пять лет неустанных трудов. Чтобы подтвердить теорию экспериментом, я почти не выходил из лаборатории. Для других проблем в моем мозгу не находилось ни малейшего уголка. Вы недавно упомянули об организационно-административной работе, так вот, даже во время этой работы я думал только о новом, пятом типе излучения.
— Эксперимент подтвердил истинность вашей теории? — неожиданно вклинилась в его объяснения журналистка.
Удивленный Давид Георгадзе заглянул в ее накрашенные глаза:
— Мне кажется, я уже уведомил вас, что эксперимент подтвердил теоретические выкладки, и плоды моего труда, описанные, лежат в сейфе.
— Извините, я, видимо, не так выразилась, — излучение какого типа представляет открытая вами радиоактивность?
Горящие глаза академика, словно в них сбросили напряжение, медленно потухли.
— Какой факультет вы закончили?
— Филологический, — и после паузы добавила: — Отделение журналистики.
— Если я объясню вам радиоактивное излучение пятого типа, не знаю, насколько вы постигнете его физическую природу.
— Мы, журналисты, все постигаем своеобразно, — улыбнулась девушка. — Пишем о теории относительности, не зная, что такое эта самая теория, пишем о квантовой физике, не имея представления, что такое квант. Так что я могу свободно писать о радиоактивном излучении пятого типа, даже не подозревая, что такое радиоактивность.
— Мне по душе ваша откровенность. А в довершение ее, может быть, будет лучше, если вы воздержитесь от опубликования нашего сегодняшнего интервью. Пока я не придам исследованию законченный вид и не сделаю доклад в Академии, не стоит создавать ажиотаж. Мы люди не привередливые, но публикация такого открытия в виде газетной информации представляется мне упрощением проблемы.
Девушка не скрывала досады:
— Значит, мне уходить от вас несолоно хлебавши. Вас, наверное, что-то обидело.
— Что вы? Я вдруг понял, что не стоит публиковать простую информацию.
Корреспондентка сунула в сумку ручку и блокнот.
— Еще раз прошу вас, не обижайтесь! — не на шутку встревожился академик.
— Не обижусь, если пообещаете мне кое-что, — улыбнулась девушка.
— Слушаю вас.
— После того, как вы опубликуете ваше открытие, первое интервью даете мне.
— Обещаю! — облегченно вздохнул Давид Георгадзе.
Девушка встала, элегантно поклонилась академику и откинула назад упавшие на лоб волосы.
— Всего хорошего! Надеюсь, вы не забудете о своем обещании.
— До свидания!
Давид Георгадзе проводил ее. Девушка шла за ним, поражаясь его шаркающей походке, худобе и дряхлости. Только сейчас до нее дошло, что, когда она разговаривала с ученым лицом к лицу, его энергичный вид и живые глаза скрадывали, нейтрализовали старческую немощность.
Давид Георгадзе распахнул дверь кабинета и улыбнулся:
— Надеюсь, ваша обида прошла?
— Что ей еще остается? — улыбнулась и девушка. — До будущей встречи!
Академик провожал посетительницу взглядом, пока за той не захлопнулась дверь приемной. Секретарша встала, будто в ожидании распоряжений. По лицу Георгадзе медленно блуждала улыбка. Он притворил дверь, подошел к столу и тяжело опустился в кресло.
В памяти всплыл вопрос корреспондентки: «Вы счастливы?»
Поразительно, он никогда не думал об этом. Вспомнил свой ответ, что не ощущал себя несчастным, а посему, стало быть, счастлив, и остался доволен им, четким, как формула. Удовлетворенно покачал головой.
И вдруг испугался. Может ли человек быть счастливым на протяжении всей жизни? Неужели в эту нервную, напряженную, полную ежедневных напастей эпоху случаются исключения? В конце концов, что такое счастье?
Старый академик видел свое счастье в научной работе, и только в ней, и считал себя счастливым потому, что он, директор огромного исследовательского института, не был обделен ни условиями для работы, ни научным чутьем, ни радостью открытий, ни признанием, ни славой.
Ему исполнилось сорок пять, когда он обзавелся семьей. Ана была на десять лет моложе. К тому времени ни Ане, ни ему самому уже не верилось в возможность обрести семейный очаг. Они поженились совершенно неожиданно.
Знакомство их было давним. В глубине души Ана как будто симпатизировала Георгадзе, но никогда не предполагала стать его женой. Она почему-то была уверена, что немолодой ученый так и останется в холостяках, что ему просто-напросто не до семьи.
Как-то абсолютно случайно они встретились в квартире друзей. На правах старых знакомых рядом сели за стол. После ужина Давид вызвался проводить Ану. В машине ему стало плохо, он почувствовал дурноту и сердцебиение.