Главврач замолчал, увлеченный какой-то мыслью.
Журналистка записала последние слова и взглянула на Зураба Торадзе.
Наступила минутная тишина.
Девушка поняла, что главный врач глубоко ушел в свои мысли, и не решалась открыть рот.
Вдруг Зураб Торадзе тряхнул головой, словно отгоняя навязчивую мысль, и снова поднял глаза на собеседницу:
— Вам все понятно из моих объяснений?
— Почти все! — улыбнулась та. — Только я должна еще кое о чем спросить вас.
— Раз кое о чем, значит, о последнем, не так ли? Слушаю вас. — Произнося эти слова, Торадзе насупился. Его явно раздражали и сигарета, манерно зажатая в холеных пальцах девушки, и ее закинутые одна на другую ноги.
Мрачное и угрюмое выражение настолько не соответствовало доброму лицу главного врача, как будто он натянул на себя взятую напрокат маску.
— Сколько приблизительно потребуется лет, чтобы пересадить мозг одного человека другому?
Торадзе внимательно посмотрел на журналистку. Пауза затянулась, обычно речистого врача девушка уже не интересовала, и он колебался, дать ей пространный ответ или стандартной фразой отделаться от стандартной личности, одежды и дарования корреспондентки.
— На этот счет пока ничего определенного нельзя сказать.
— Государственная тайна?
— Отнюдь.
— Что же нам мешает?
— Многое. Я выделю лишь два главных фактора. Первый: пересадка мозга — сложнейшее дело. Второй — еще более сложно и трудно решить проблему, имеем ли мы право пересаживать мозг одного человека другому.
— Почему? — Журналистка поднесла к губам красивую японскую авторучку.
Тут Торадзе посмотрел ей в глаза. И снова ее взгляд показался ему лишенным интеллекта — поверхностным и претенциозным.
«Да стоит ли с ней откровенничать?» У ученого, всегда красноречивого и пылкого собеседника, окончательно пропало желание разговаривать.
— Можно же пересаживать почки и сердце? — продолжила журналистка предыдущий вопрос.
— Дает ли нам право пересаживать почки и сердце если не бог, то хотя бы природа, человечеству пока неясно. Мозг же не почка. Учеными давно созданы искусственные сердце и почки. Но искусственный мозг создать невозможно. Сердце — деталь, точнее, мотор тела, понимаете помпа, насос. Сердца у всех одинаковы, разница возможна с точки зрения здоровья. Но мозг — это сам человек, его характер, интеллект, талант и, кто знает, возможно, и душа…
— Вы верите в бога?
Зураб Торадзе вздрогнул. Вопрос девушки удивил и как бы привел его в чувство.
— Читателей газеты интересует ответ и на этот вопрос? — Он с ироничной улыбкой посмотрел на журналистку.
— Нет, этот вопрос задан не для читателей, мне самой интересно.
— Я верю в мышление человека. Наряду с другими чудесами оно создало и самого бога.
Какое-то жужжание нарушило царившую в кабинете тишину.
Журналистка обернулась к железной двери, но тут же сообразила, что звук издает пульт управления, находящийся на столе главного врача.
Зураб Торадзе встал, подошел к письменному столу, сел в кресло и нажал одну из кнопок на пульте.
Лампы в кабинете погасли. Темно-зеленый свет, чуть брезжущий из двойных окон, едва позволял различать предметы.
«Неужели я на втором этаже?» — поежилась журналистка. Она поняла, что все это время не солнце заливало кабинет своими лучами, — от дневного света здесь отгородились двойными темными стеклами.
Послышался шорох. Правая стена как бы разделилась посредине, раздвинулась, за ней мерцал голубоватый свет. В действительности же разошлись две деревянные панели, выкрашенные под цвет стен, а голубоватый свет обернулся мерцающими телеэкранами. Журналистка насчитала их двенадцать — три ряда по четыре экрана. На каждом мелькали изображения каких-то электродиаграмм.
Зураб Торадзе напряженно вглядывался в каждую из них; в голубом свете, излучаемом экранами, лицо его казалось более рельефным и полным таинственности.
Девушке стало страшно. Сначала ей представилось, что она находится безнадежно глубоко под землей, в затемненном, душном бункере. Затем почувствовала, что кабинет главного врача совершенно не похож на бункер. Тогда она мысленно нарисовала себе подводную лодку, опустившуюся в глубину океана.
Вдруг засветился еще один экран, значительно больше остальных. На нем вместо диаграммы возник тот молодой врач в очках, который недавно появлялся в кабинете.
— Осторожно, понизилось давление! — проронил вдруг главный врач.
— Знаю, большая потеря крови, — ответил с экрана очкастый.