Сафонов вернулся к люку и, закрыв его, спустился вниз. Он вышел из спальни и был уже на полпути к мезонину, когда стереосистема снова заиграла ритмичную современную 'попсу' и зазвонил телефон.
Он добрался до него после четырех гудков. Это был Харин.
- Шеф, тебе нужно приехать в госпиталь. У нас женщина с бешенством.
- Куда?
- Интенсивная терапия. Она приходит в себя и теряет сознание. Сафоноа бросил трубку и поспешил к двери. Он выключил свет и вышел на улицу. Стучащие ритмы барабана доносились до него через дверь, когда он запирал замок.
Харин и Возович стояли в стеклянном четырехугольнике сестринского поста в отделении интенсивной терапии, глядя через полированный пол на другую застекленную комнату, где несколько врачей и медсестер деловито работали над пациентом, которого Сафонов не мог видеть. Он постучал в стекло, и медсестра впустила его, а Харин и Возович огляделись.
- Как обстоят дела? - спросил Сафонов.
- Машина 'Скорой помощи' привезла ее сегодня чуть позже полудня. Ее зовут Полина Тортунова, проститутка из Мацесты. Они не знали, что для нее сделать, и экспериментировали, когда пришло уведомление из департамента по чрезвычайным ситуациям. Она в очень плохом состоянии. Светлана пыталась поговорить с ней, пока я разговаривал с вами по телефону, и к тому времени, как я закончил, они уже загнали ее сюда.
- Блин, шеф, вы бы ее видели, - сказала Возович. - Она в изоляции. Странная. Они привязали ее. Она начинает пускать слюни, и им приходится высасывать эту дрянь из ее рта, чтобы она не задохнулась. Она кусает аспиратор, жует его. Писец.
- Вы ничего от нее не получили?
- О, черт, нет. Ничего.
- А что говорит доктор?
- Просто подождать и посмотреть, придет ли она в себя снова. Как только она это сделает, они впустят кого-нибудь, пока она снова не взбесится.
Она снова повернулась к окну. - Подожди, сейчас услышишь, что там у Льва.
Сафонов посмотрел на Харина.
- Во-первых, умер Волошин. Прямо здесь, в этом же отделении, в шесть тридцать вечера. Гоча Девадзе уже сообщил его жене. Силанову сделали несколько уколов, ему худо, и он напуган до смерти.
Подполконик нахмурился.
- А как насчет средств массовой информации?
- Об этом было официальное предупреждение в уведомлении ГУВД, предупреждающем медицинские учреждения. Мы со Светланой поговорили с соответствующими административными руководителями здесь, и они все поняли, но понятно, что утечка информации неизбежна.
- А что еще?
- Я нашел еще двоих в морге. Ассистенты Оганяна взяли образцы и подтвердили бешенство. Они проститутки, молодые.
- Невероятно. Как долго они были заражены?
- Одна шесть недель. Другая - восемь.
- Когда она придет в себя, кто войдет? - спросила Светлана, все еще глядя в зеркало. Сафонов пристально посмотрел на нее. Он понял, что Возович хочет поговорить с ней. Она хотела с помощью своей женской интуиции 'прощупать' ее.
- Можешь ты, Света.
- О чем ты хочешь, чтобы я ее спросила? Возможно, ей осталось недолго.
- Узнай, знает ли она кого-нибудь из тех женщин, которые умерли. Спроси ее о украинских мужчинах, о музыке, о чем угодно. Черт возьми, спроси ее, как она заболела, знает ли она, что с ней.
- Я должна стать для нее своей, не так ли? - спросила Возович.
- Эта женщина в плохом состоянии. Видела бы ты ее.
Сафонов заметил, что Светлана стала преображаться: нацепила клипсы, повязала запястье разноцветной лентой (не ЛГБТ ли цветов?), подкрасила губы яркой помадой.
- Ты добралась до Думчевой? - он спросил внезапно.
- Я нашла ее только сегодня вечером. У меня назначена встреча с ней на утро.
Сафонов не обращал внимания на то, что происходит вокруг, но теперь, когда они перестали разговаривать, чтобы подождать, он заметил, как за его спиной замигали электрокардиографы. Раздавалось хлюпанье ботинок на резиновой подошве, когда медсестры входили и выходили из дверей; присутствует неизбежный запах алкоголя, смешанный с ароматом кофе ночной смены. Станция выглядела как диспетчерская, с мигающими лампочками, циферблатами, счетчиками, компьютерными распечатками и пульсирующими красными светодиодами. Внутри палаты Полины Тортуновой одна из медсестер ответила на замечание доктора и направилась к двери, где начала стягивать с себя зеленый медицинский халат и маску. Когда она вышла из комнаты, на ней был бледно-желтый свитер поверх белой униформы. Она закатала рукава до локтей, проходя через флуоресцентный свет, отделявший палату от медсестер. Она была молода, лет под тридцать, и лицо у нее было веселое. Она открыла дверь и наклонилась, стетоскоп болтался у нее на шее.