*
Гай Зенин представлялся психотерапевтом, но посвященные знали истинную специализацию врача. Талант сорокалетнего американца, бывшего израильтянина, еще более бывшего русского оказался настолько уникален, что в службе внутреннего расследования ему придумали особую должность.
- Я гипноаналитик, - говорил мужчина, знакомясь с будущей жертвой.
Лёгкое грассирование, милые старомодные очочки, упитанная фигура – кто заподозрит в таком безобидном обаяшке беспощадного Джека-потрошителя?
Гай потрошил умы. Обаятельный доктор овладевал пациентами легче и быстрее, чем Каа, друг Маугли, бандарлогами. Под гипнозом вскрывались застоявшиеся нравственные гнойники, обнажались многолетние залежи психического дерьма, весьма дурнопахнущие проступки. Гипноаналитик Зенин обречён был впасть в жутчайшую мизантропию, а вот поди – так и не разуверился в людях. Сочувственно вздыхая, разоблачал он преступников и предателей.
Вздохнул он и сейчас, начиная отчёт. Джереми, Сэм и Бибски сидели в кабинете Гая.
- Увы, Бронсон выдал такое, что раньше не доводилось видеть. Феномен импринтинга вам знаком?
Глава научников кивнул, заместитель и маг сделали настолько умные лица, что гипноаналитик счёл нужным пояснить:
- У птенцов после выхода из скорлупы первое изображение навсегда впечатывается в память. Ученые протащили перед утятами мячик, и те предпочли его утке-матери...
- И кто же у Бронсона стал мамой? – Съязвил Бибски, на что Гай сочувственно заметил:
- Тут такая психотравма, что он запомнил всё, в мельчайших и жутких подробностях. Да что я говорю, взгляните, что творилось под гипнозом.
Видеозапись поразила всех. Дик бегал по комнате, говорил за всех участников, на трех языках, разыгрывая картины битвы с ойротами. Сэм и Джереми понимали по репликам, когда действие разыгрывалось в пещере, и поясняли Саймону. Замначальника АНБ сначала обрадовался, услышав русскую речь их уст Бронсона:
- Ну, кто прав? Он гэбист, сами слышите? Говорит на русском!
- Он воспроизводит русский и тюркский, как запечатлелось, с искажениями, - негромко заметил гипноаналитик, - я это особо отметил. Можете поверить - кто знает язык, так естественно слова не коверкает.
Просмотрев двухчасовую запись, Бибски начал пытать Гая дурацкими вопросами. Его интересовало, можно ли трактовать со слов Дика, что Вильямс сошла с ума, достоверны ли восклицания про груды золота и статую?
Гипноаналитик терпеливо повторял, что подсознание хранит точную запись события, подделать которую невозможно. Тем более, стереть истинное событие и записать сверху инсценировку. Закончил он утверждением, что русские методикой полного стирания не владеют.
Джереми заинтересовал сплав по реке, случившийся под руководством русского врача, невесть откуда появившегося в лагере экспедиции:
- Если это реально, то Алекс - боевой маг. Он выдал себя, слишком хорошо подготовлен, явный спецназ. Наши скауты наподобие киношного Рэмбо на такое не способны. Бибски, а его можно отыскать по адресу, там, в Сибири? По нему бы и школу русских вычислили. Как?
- Я проработаю вопрос, - куратор изящно ушёл от обещания, но чёрный маг продолжил давление, как ни в чём не бывало:
- Только нормала посылайте, без сексуальных заморочек. Не надо политкорректности. Ладно?
*
Миновав проходную, Дик вздохнул облегченно. Морпехи, охраняющие территорию, и колючая проволока – слишком похоже на концлагерь Дахау, где трудились нацисты. Соловецкие лагеря оставили менее яркие воспоминания, но тоже приятного мало было. Малейшее ограничение свободы ощущается американцем, а тут такой режим, словно они в тюрьме сидят. Гвен заметила отношение коллеги к охране, поинтересовалась:
- Почему так?
- Знаю, что режимный объект, но страшно, - долго пытался передать свои ощущения новенький маг, всё сильнее распаляясь от бессилия вложить в слова такие богатые и красочные мысли.
Язык не поспевал высказывать их, а потому речь комкалась, предложения склеивались неуклюже, ведь к началу первого добавлялось продолжение второго и конец уже третьего, четвертого, пятого...
Разозлившись на себя, Дик в отчаянии представил, как бы красиво было, вставь он все свои сумбурные мысли сразу, целиком, одним громадным блоком – в голову Гвендолин, умной девушки.
Образ блока, этакого массива объемных картин, многократно прошитого еще и словами, возник – вообразился. Словно трёхмерный кубик Рубика, подаренный покойным Егором покойному ойроту Анатолию. Кубик-блок выглядел прозрачным, но таким же связанным изнутри. Объёмные картины свободно перемещались относительно друг друга, слова перекрещивались, образуя неожиданные ассоциации – изящно и красиво.