Обнаружился вход, словно бы антенный, да не один, а несколько... Притормозив, неуклюжий вчера новичок осторожно выпустил вперед мысль-извинение и скользнул за нею...
Словно рыба-лоцман перед большой акулой...
Мысли Гвендолин предстали прозрачным блоком, быстро меняющим переплетения... Но не везде... В уголке мрачно лежит, тяжелеет воспоминание-обида, сковав и неприятно прокрашивая собой иные воспоминания о нём...
Не совладав с мгновенным импульсом, Дик словно схватил этот уголок и провернул вверх, в светлую зону. Как на кубике Рубика. И вышмыгнул из сплетения мыслей Гвен, утянулся наружу, словно и не был тут...
В этот момент Джереми принял решение:
- Так, Гвен. С Диком ты не будешь. Иначе прецедент – ментальный харрасмент!
И все трое захохотали, представив судебное разбирательство на тему сексуального домогательства, выраженного в чтении мыслей.
*
- Я люблю этот бар, - Гвендолин указала на скромную надпись, - здесь моя подруга. И я работала, пока училась.
Двустворчатая распашная дверь впустила их в уютный полумрак, где нарочито неказистые столы темнели (неужто морёной?) гладко струганой древесиной. Аккордеон наигрывал мелодию, отдающую морем. Рассеянное верхнее освещение позволяло контрастно сиять барной стойке со множеством бутылок, и барменше, средневозрастной полноватой блондинке с максимально открытым бюстом.
Блондинка расплылась в улыбке, потянулась вперед, разложив округлость форм по стойке:
- Сладкая ты моя, Гвен, дорогуша, помнишь старых друзей, - мощно чмокнула ту в губы и воззвала. – Девочки, кто к нам пришёл, гляньте!
Кухню отгораживала декоративная перегородка в виде крупных клёпок, типа, сегмент громадной бочки – решил Дик. Могучего телосложения мужчина в белых шапочке и куртке выглянул, приветственно помаячил лапищей, под которой проскочила стайка шустрых официанток в оранжевых передниках.
Впятером они произвели столько шума, обнимая подругу, расспрашивая и одновременно делясь собственными новостями, что даже присев за стол в самом тёмном уголке, Дик не сразу обнаружил певца. Чуть хрипловатым тенором тот чисто вёл знакомую итальянскую мелодию под негромкие переливы аккордеона.
- Я слышал, только не помню, о чём...
Под уютным светом верхнего светильника, отчего соседние столики глубже ушли в полумрак, Гвен загадочно блеснула глазами:
- Ещё куплет потерпи.
Из полумрака выдвинулся оранжевый передник, поднос оперся на краешек стола, рука стремительно распределила малюсенькие стаканчики с коричневым напитком, бокалы с крошечными зонтиками, тарелочки. Центр стола занял деревянный кружок с горячей коричневой булкой, в центре которой торчал нож.
- ...что я ночей не сплю, о ней мечтая... – прочувствовано сообщил хрипловатый тенор на английском, - что всех красавиц она милей и краше...
Дик дослушал мольбу певца, поаплодировал. Кто-то из полумрака присоединился к нему. Аккордеон сменился гитарой, зазвучал французский, затем португальский, ещё какой-то.
- Откуда знает? Двадцать лет плавал, - пояснила Гвендолин, - пока Лаису не встретил. Которая за стойкой, - и перевела разговор на конкретику. – Так зачем пригласил?
- Я не приглашал, - схитрил Дик.
- Место ни при чём. Речь о теме.
Почему с этой сотрудницей легко общаться – она умела выражаться исчерпывающе ясно. Как сейчас.
- Извиниться хотел. И не собирался ничего подсматривать, зондировать, как ты подумала. Да и не умею я это делать, - слукавил Дик, - кроме общего настроя, ничего не воспринимаю.
- Проехали, - амнистировала его Гвен, - давай скрепим дружбу ромом, по-мужски.
Как в такой обстановке сошлёшься на воздержание от спиртного? Пришлось обжечь рот коричневой жидкостью, переморщиться, запить горечь и приторный вкус фруктовым коктейлем. Тут оранжевый передник снова мелькнул у стола, появилось мясо, тоже на деревянном кружке. Горячая и полусырая телятина показалась вкусной. Тем временем гитарные аккорды предварили песню на русском.
- Знаешь, меня поразила Россия, - заметил Дик. - С одной стороны, мы схожи, с другой –разные. Ты в курсе, где я был?
Запрета на разговоры между сослуживцами не существовало, обязательств по неразглашению – тоже. Почему бы не поделиться воспоминаниями, которым тесно, которые так рвутся наружу?
Гвен заинтересованно внимала, рассказ дошёл уже до пещеры с золотой статуей, как снаружи протрещала автоматная очередь. Певец смолк. Створки распахнулись, впуская мужчину, который вопил грубым голосом: