Гонец не знал многого, но главное впитал с молоком матери: «Род ойротов избран, отмечен богами». Поэтому камы ойротов никогда не опускались вровень с шаманами других племен. Им не приходилось работать, чтобы прокормить семьи, нет. Род содержал камов, а те охраняли старую богиню. Вместе с лучшими из сынов рода, которые после службы в армии ещё на два-три года уходили с тайгу.
Этим в роду гордились и этого же страшились. Не всегда возвращались сыны рода. А возвратившись, не помнили лет, проведенных в тайге. Истину о беспамятстве знали только камы. Ойрот, избранный охранником, получал имя духа Нижнего Мира, с которым был связан теперь до самой смерти. Но никто, кроме шаманов, не произносил его. Называть имя духа нельзя, накличешь на свою голову! Посвящение давало силу и упрочняло душу.
Эрлик, владыка Нижнего Мира мог бы совратить обычного ойрота на кражу, на измену, не зря традиция велела убивать любого, видевшего реликвию! Или не убивать, но провести через посвящение. Если Эрлик не заполз в глаза – можно спасти человека, посвятив Ульгену, богу Верхнего мира. Или сдать Эрлику.
Один из тех, кто помогал в охране, нес известие. Второй раз мчался гонец, спешил сообщить старшему каму рода, что приблизились к реликвии чужаки. Решение подскажут боги, если камлать на сопке Кызыл-таг.
Очень тревожное и очень срочное известие нес посланец, пока младший кам с двумя оставшимися охранниками наблюдал за обустройством чужаков.
Время уходило. Богиню можно было сто раз перенести в другое место. Или пришлых истребить. Третий кам перестал воспринимать столь чуждых тайге существ, как разумных людей. Перебить их легко, словно комаров, ведь сколько удобных моментов подворачивалось! Особенно вечером, когда все чужаки расселись у костра.
В тот раз Тегенюр успел бы уложить всех мужчин сам, в одиночку. Без суеты. Он многократно выцелил каждого, прикинул, кто и куда бросится бежать. Но тут длинный заметил что-то, все вскочили, насторожились. Только потому третий шаман рода ойротов так и не нажал на спуск.
*
Два слоя брезента – плохая замена спальнику и пенопластовому коврику. Сумка с ботинками плохо защитили от холода снизу, выспаться не удалось – чуть тело сползало на камни, те буквально обжигали. Выпутавшись из брезента, врач пошагал дальше. Низкое солнце не грело, зато жестоко слепило.
- Эх, тёмные очки бы!
Щурясь и натягивая козырек кепки почти на нос, он промокал платком набегающие слезы и смотрел под ноги, выбирая путь.
- Скорее бы спуститься к тайге, - мечтал Горлов на привалах, оценивая проходимость гребня, - погреюсь у костерка, ноги просушу.
Можно было и сразу спуститься, от самолёта, но два соображения, которые он не озвучивал, а подразумевал – они очевидны любому, кто знает Саяны – определяли маршрут. Первое: даже с учетом осторожного передвижения (не приведи господи, сломаешь ногу!) по камням идти легче и быстрее, чем по тайге. Второе: там беспамятного и слабого могут сожрать, а сознание уже трижды покидало Горлова.
- Да… Похоже, не простой сотряс…
Слава богу, гасло оно постепенно - врач не рушился, а мягко оседал, лишь слегка ушибаясь. У самолёта он упал неудачно, ударился лицом о валун. Лоб саднило до сих пор. Последний раз это случилось на краю длинного цирка.
Очнувшись, он отполз от обрыва, сел, ощупал свежую ссадину на скуле и подумал, что пилотов надо благодарить дважды. Не разбили и его за компанию – это да, но ведь и смертью своей развязали ему руки.
Останься они живыми – сейчас шли бы вместе. А если ранеными? Тогда предстояло спускать их вниз, разбивать лагерь, лечить, добывать еду... С мизерной перспективой дождаться помощи и выходить, если травма серьёзная, типа перелома таза. Понятно, выхаживал бы их безропотно:
- Но шансы на выживание те ещё... Разве что вертушка прилетела бы... Так нет же её до сих пор… Спасибо, парни, что вы сразу насмерть… Ой, что я говорю! Какая я тварь!
Забрызганная кровью кабина возникла перед внутренним взором, в голове замутилось, желудок подступил к горлу, ноги ослабли, подогнулись. Горлов сел, помассировал виски, подышал медленно и неглубоко, дождался жара в лице. Муть рассеялась из головы, оставив тугую пульсацию.
Врач проглотил пригоршню сахара, запил противной водой из бачка. Полежал на брезенте, разувшись и задрав ноги. Ботинки были впору, однако хранили форму чужих ног, а потому в некоторых местах уже намяли припухлости и красноту.
Не спасли и двойные носки, которые пропитались потом, стали скользкими и влажными. Но мозолей пока не было. Ветерок – плотный такой, пронизывающий - приятно студил голые ступни, забирался в штанины.